Баязет

— Очень вкусо, — похвалил Некрасов, вытирая руки о траву, — просто очаровательно! Никак не ожидал, что вы удивительный повар, хан!

— Хан… — недовольно пробурчал подполковник. — Я был ханом, когда мой дед варил плов для гостей в таком котле, что R нем могли бы утонуть три ваших пьяных монаха. Мой отец умел жарить на вертеле целого быка, а в быке — теленок. А в теленке — баран. А в баране — барашек. А в барашке — гусь. А в гусе — куропатка. А в куропатке — яйцо…

Перечисляя все это, подполковник поднимался с корточек все выше и выше, и, подчинявшись во весь свой гигантский рост, задрав руку, он закончил:

— Вот тогда я чувствовал себя ханом! ..

Некрасов пожал плечами. Закурив из портсигара последнюю румынскую пахитосу, завернутую в лист кукурузы, которую он хранил как память о Валахии, штабс-капитан направился к солдатским бивуакам. Возле одного котла, вместо того чтобы отдыхать, солдаты плотно обступили костер и подламывались от дружного хохота. Юрий Тимофеевич подошел ближе, ему уступили место.

Увидев старого гренадера Хренова, офицер невольно удивился, что вместе с ними идет на Баязет этот заматерелый беззубый вояка.

— Ты кто такой, дед? — спросил Некрасов.

— Я есть кавалер георгиевский. И, ежели што, так вот оно где! — И Хренов расправил свои кресты.

— За что же ты вот этот получил?

— За рубку леса, ваше благородие. Мы о ту пору, когда чечню замиряли, всё больше лес рубили. Лихое дело! ..

— А этот? — снова спросил Некрасов, показав на маленький согнутый крестик.

— За взятие Ахвы.

— Такого аула нет, — поправил его Некрасов. — Есть Ахты.

— Так точно: Ахты, — бодро откликнулся дед. — Только не посмел я ваше благородие на «ты» звать.

Некрасов хмыкнул в усы:

—  — Ну, ладно. А винтовку-то где взял?

— Его высокоблагородие господин Хвощинский велели дать.

Они меня помнят: вместях на Каре ходили, под Гунибом с мюридами резались… А службу, — похвалился в заключение старый, — я еще при Лексей Петровиче Ермолове, царствие ему небесное, начал.

При нем-то везло мне, а при Паскевиче меня эвон сюды пулей вжикнуло, при Воронцове сюды меня секанули. Весь я, как есть тут, русский солдат, и перечить мне никакая турка не моги. Как что — так в рожу!

— При многих же ты начальниках служил, дед.

— Ой при многих, ваше благородие, — вздохнул Хренов, слегка затуманившись. — Отцы были командиры!

— А где же твои зубы, старина?

— Да командиры и повыбивали. Кому же еще! ..

Подошел юнкер Евдокимов, посмеялся со всеми вместе и посоветовал от наивной души:

— Шли бы вы, отец мой, в деревню к себе да на печку к старухе, коли отслужили свое… Сейчас в России-то хорошо: снега тают, петухи кричат, бабы блины пекут…

— А я, ваше благородие, — обиделся Хренов, — отродясь на печке не леживал и деревни у меня никакой нету… Сызмальства при войсках состою. И дороги домой тоже не помню. Сказывают, будто я курский какой. По выговору, значит. А шут его знает, этот выговор. Рази же по одному выговору свой дом отыщешь?

— Как же ты жил-то, Василий Степанович? — полюбопытствовал Дениска Ожогин.

— А как жил? — Хорошо… Россию навестил, только отвык — тихо уж больно. А здесь в любом углу дерутся. Я и повернул обратно.

В горы. Ходил больше. Меня помнят. Да и кресты. Где по гарнизонам, где и по вольным. Попрошу чего — дадут. Иной раз и побьют.

На свадьбу попал. Подвыпил да и вспоминать стал, как Шамиля замиряли… Я, говорю, сейчас всех вас. И, значит, показываю: коротким

— коли! А там Шамилева родная сидела. Меня — в шоры. Ну, да я не в лесу найденный. Схватил что потяжелыпе. А гостей много.

С тыщу! И давай, и давай. Как снопы лежат…

— Ой и врать же ты, дед! — засмеялся Дениска.

Хренов не обиделся:

—  — Дык кому же запрещено? Хошь ты ври, хошь я буду. Котел-то общий. А там выхватывай что послаще! ..

Солдаты, которые помоложе, решили подзадорить старика:

— Ну ладно, дедусь, а жена-то у тебя была?

— Чегой-то?

— Баба, значит.

Старый вояка махнул рукой:

— А хрен ли толку-то с нее, с бабы-то? Маета одна. Ину возьмешь, помусолишь ее, надоест да плюнешь!

— Это все пустяки. А вот расскажите, отец, что-нибудь интересное. Ну, самое интересное в вашей жизни.

Старик поскреб седые, сбитые в паклю вихры.

— А вот такого и не припомню, — сказал. — Про интересное-то, ваше благородие, в книжках читать надо! ..

Барабаны снова забили поход.

4

Из одного армянского аула, где их радостно встретили хососы — турецкие армяне и монахи соседнего монастыря, Хвощинский отправил Некрасова на разгром неприятельских магазинов.

— Там же, — поручил он, — в окрестностях живут несколько греков, которые служат в армии султана искусными хлебопеками.

Разгоните их, пожалуйста, а тандыры пекарен разрушьте. Не вздумайте стрелять, когда увидите вооруженного человека. Он может оказаться мирным туземцем, едущим в гости. Остерегайтесь курдов.

Вы отличите их по тюрбанам, сумеете узнать по мужественным взглядам и твердой походке, полной достоинства…