Байкал - море священное

Но посмеивались не зло, и Сафьян не обижался, знал: мужики понимают, что дело тут в другом… А в чем? И сам не смог бы сказать, только в душе копилось что-то горькое, сладостное, томило, когда долго не видел эту женщину. Но стоило зайти в знакомую избу и глянуть на нее, как пропадало томление, легко делалось, все б сидел на колченогом табурете и бросал взгляды в ту сторону…

Время как ветер, не скажешь ему: погоди!.. Уж через месяц вдруг женщина начала метаться в постели, рвать на себе длинную холщовую рубаху. Старики с трудом справились с нею. Затихла, лицо у нее как-то враз заострилось.

— Помирает, горемычная! — сказала старуха, прикручинясь.

— Как… помирает! — воскликнул Сафьян, и свет в глазах померк. «Нет, нет!..» — шептал сухими губами.

— Может, и нет, — согласился старик и велел ему идти в юрту, которая стоит на берегу Байкала, близ березовой рощицы, на мыске:

— Заходит туда бурятский лекарь, слыхать, знатно подсобляет людям.

И пошел Сафьян, слезно просил помочь, а потом вместе вернулись в избу, к постели умирающей. Лекарь был спокоен, велел скипятить воды, сделал настой из трав… Он пробыл в избе три дня и все это время не отходил от больной. Сафьян дивился, глядя на его ловкие и сильные руки, слушая добрый, с насмешливою улыбкою голос.

И вот женщина открыла глаза и испуганно посмотрела вокруг, на исхудалой шее что-то дрогнуло, жилочка какая-то…

— Все будет хорошо, — сказал лекарь и пошел к двери. Сафьян остановил его, протянул зажатые в руке «рублевики».

— У тебя что, много денег? — усмехнулся лекарь.

Сафьян смущенно потупился:

— Скоко есть. Где ж я возьму больше-то?..

Но лекарь не взял и эти деньги, отстранил от себя Сафьяна, вышел из избы., Крашенинников додал его уже на улице, коряво и неумело стал благодарить и мысленно ругал себя, что не смог найти слова, которые и были единственно надобны, а потом спросил все так же волнуясь:

— Тебя как звать-то, добрый человек?

Лекарь ответил не сразу:

— Бальжийпином зови. Откликнусь, коль появится во мне надобность.

Имя было непривычно для слуха, хотя Сафьян часто встречался с бурятами. Но теперь это им я показалось лучше всех остальных, и он еще долго стоял посреди улицы и глядел вслед человеку в желтом, с синими заплатами, халате, пока тот не свернул в заулок, и все повторял это имя, все повторял… А потом зашел в избу, большой, неповоротливый, в сером армяке поверх жилета, кривой, суровый с виду, подсел к кровати, где лежала женщина. Она испуганно посмотрела на него, сделалась беспокойною, стала искать глазами хозяев. Но те были на кухне, за тонкою перегородкою, переговаривались негромко.

— Ну, как ты?.. — спросил Сафьян.

Женщина не ответила, отвернулась к стене.

Пришла старуха. с ведерком теплой воды, велела Крашенинникову уйти на кухню:

Мы тут ето самое… ето самое… чистенькими желаем быть. Так что, давай-ка, мил-дружок, давай-ка…

Не сразу, не вдруг, а все ж женщина привыкла к Сафьяну, и когда он задерживался, волновалась, спрашивала у старухи:

— Что же случилось-то? Что же случилось?..

Она ничего не помнила из своего прошлого, и это удивляло Сафьяна, и он подолгу ломал голову, как же могло так стрястись, что человек потерял память. Но старики говорили что и так бывает, вдруг ослепит боль — и уж ничего, кроме боли, человек не помнит, думает лишь про нее и страшится, Женщина не знала даже своего имени, и это пуще всего не понравилось Сафьяну, который приучил себя сызмала самую малую божью тварь звать по имени.

Шел как-то белым заснеженным проселком и подумал «А пускай будет Мария… Вроде простое бабье прозвание, а все ж есть в нем что-то мягкое и напевное, горькое… Она и впрямь вся вроде б из горя. Вот приду и скажу: «Мария…»

И пришел, и сказал, с удивлением посмотрела на него, прошептала:

— Мария… — помедлив, спросила с надеждою — Так, значит, я Мария?.

— Да, конечно

Лицо у нее засветилось, и она еще долго повторяла это имя и с огорчением вздыхала, что не сама вспомнила, жаловалась, что надоело лежать. Но старики говорят, что надо потерпеть, всему свое время… И это удивительным образом подействовало на негр, вдруг подумал, что встреча с женщиной, видеть которую сделалось необходимым, была предопределена заранее. Он прошел через муки и страдания, но не потерял себя, и за это ему награда… Он подумал так и нашел случившееся справедливым, и когда однажды она сказала, что хотела бы почаще видеть его у своей постели, а не только раз в сутки, он, кажется впервые за долгие и такие мучительные для него годы, улыбнулся виновато и начал говорить, что это не в его власти, а потом неожиданно для себя рассказал о дорогих сердцу людях, которых потерял, она слушала, и боль в глазах делалась все больше, и вот уж не сумела сдержать себя, и слезы потекли у нее по щекам Он растерялся, испугавшись, что она не перенесет этой боли, измученная своею, и было удивительна и, что греха таить, радостно, что его боль стала для нее близкою. И он наклонился и неумело и грубовато ткнулся губами в ее губы, и она улыбнулась сквозь слезы, сказала тихо: