Байки деда Игната

Есть, правда, у нас и такие, что «по образу и подобию». В основном, «по образу», а чтобы «по подобию» — редко. Эти сразу в святые попадают, их так и называют — преподобные. Обычные же люди-человеки пробуют иногда вроде как бы по ним равняться, жить по-божески, есть, которые усмиряют в себе своего «животного»-зверя. Кто как, но все не в охотку… И люди с подозрением относятся к тем, у кого звериной природы меньше, кто выделяется из человеческого стада, умом ли, совестливостью. Оттого, может, среди святых все больше мучеников и разного рода обиженных, убогих и юродивых.

И дед Игнат по этому поводу вспоминал историю, которую ему поведал когда-то двоюродный племянник, в гражданскую войну служивший в пластунах. Он был потомственный пластун, его батьки и деды ходили в пластунах, а нужно сказать, что в старину в пластуны отбирали наиболее хитрых, смышленых и крепких духом казаков, не то, что в последнее время, когда в эти батальоны направляли без лошадных, а то и вообще иногородних, и часто в пластунах оказывались непонятно кто, какого рода-племени и откуда… Но это так, к слову…

Так вот, по рассказу того племянника к ним на фронте как-то пришло пополнение, и среди новиков в их сотню был определен один «дядько» — уже в летах и какой-то хмурый. Его так сразу и прозвали — «Хмурый». А у того, значит, Хмурого, на пальце был перстень со светлым солнечным камнем, а камне том, прямо внутри сидела муха. Небольшая, правда, мертвая, но самая что ни на есть заправдишная. Как объяснял один из офицеров, тот камень был стародавней и накрепко застывшей смолой. А муха туда попала тыщи годов тому назад, ее обволокло смоляным соком, который затвердел, потом и вовсе окаменел, и муха те перь всем на удивление оказалась навсегда замурованной в прозрачном камне. Вот такое чудо… Ну, может, если поверить объяснению начальства, не настоящее чудо, но все же…

Пластуны чмокали губами и сами себя спрашивали, к чему такое событие — к добру или не к добру, а может — просто так, умным дуракам на рассуждение, а простым — на удивление.

Но не успели как следует порассуждать-поудивляться, как мрачный пластун с тем перстнем на руке вдруг ни с того ни с чего посоветовал одному казаку отписать до дому прощальное письмо, потому как завтра к вечеру по нему будет спета панихида, яко по воину, живот свой положивший за други своя, царя и отечество… Тот отмахнулся, иди, мол, к такой маме, у каждого своя судьба, и нечего ее торопить, а чему быть, того не миновать, и когда кому что предстоит, то ведомо только одному Богу… В общем, писать домой прощальную цыдульку наотрез отнекнулся, мол, можно и накликать. Не поверил мрачному предсказанию. А только зря, на другой же день, будучи в дозоре, схлопотал-таки шальную пулю, неведомо откуда взявшуюся, и вечером его, как и предсказывал хмурый пластун, вкупе с другими убиенными, благополучно отпели.

А через неделю точно такое же приключилось с другим казачком, потом с третьим. Тут уж братцы-пластуны зашептались, видать у Хмурого есть какая-то неведомая сила знать человеческую судьбы, кому что на роду написано, а главное — предвидеть пределы человеческой жизни… Поначалу решили, что сила та у него от мухи, что запаяна в камне. Тем более, то муха та очень древняя, может, еще до Исуса Христа обитавшая на не дюже тогда грешной земле. И надумали ту муху потихонечку выкрасть и поглядеть, не лишится ли Хмурый своей предсказательной мощи. А у казаков-пластунов если что решено — считай сделано. В первый же банный день двое молодцев обхаживали Хмурого, мылили ему спинку и все такое, один, что называется, сидел настороже, а двое быстренько перерыли форму-одежу того чудесника, выпотрошили из нее перстень с мухою и для верности закопали его под сухим деревом… Погоревал-погоревал Хмурый о потере, а на другой день или же на третий, бисова его душа, посоветовал одному казачку писать домой прощальное письмо… Помолясь, тот письмо отписал, а друзьям-сотоварищам сказал, что муха тут не причем, во всем виноват сам Хмурый — он, видать, таким способом отводит смерть от себя…

Муха оказалась действительно не причем — казака того похоронили, как и предсказал Хмурый, а по пластунам пошла безысходная грусть, если не сказать, пагубная душевная Нудьга-печаль — все вдруг почувствовали, что живут они на этом свете временно, дюже временно, а судьба их находится в чьих-то руках, и тебе, грешнику, остается только смиренно ждать, вот-вот она откроется… И когда в ближайшую неделю другую сотня производила разведку боем, то единственным убитым в ней оказался Хмурый — несколько пуль прошили его, как можно было судить, единовременно, и все из тыла — пластуны, не сговариваясь, всадили их в осточер тевшего провидца, как только поступила команда открыть огонь по противнику…

И как говорил племянник, никто не жалел убиенного, и никто не раскаивался, всем стало как-то легче, привычнее… Все знали, что идет война, кто-то погибнет, на то она и война. Но вот кто — когда, этого знать не нужно. И даже вредно, ибо мешает обыденному, свычному ходу каждодневного бытия.