Байки деда Игната

С усмешливым уважением вспоминал о необъяснимой способности дядька Микиты Хвоменка пить хмельную отраву не хмелея, пить ее без меры и определенного конца — пить, «як гуси воду». То был особый случай, особая способность, если не сказать — талант, данный тому Миките от Бога. Как, скажем, кого-то Господь наградил необыкновенной силой, или, допустим, необычайной хитростью, в общем, чем-то не только оригинальным или, в значительной степени, но — полезным. К примеру, умение двоюродного племянника Тимохи шевелить правым ухом он за талант не считал: какая польза от такой, прости Господи, способности?

Рассказывая о необычайном таланте дядьки Хвоменка, дед Игнат непременно вспоминал медвежонка по имени «Мышко», которого дядько Микита приучить пить вино, поначалу сладкое, а потом и горькое. Забавно было поглядеть на хмельного «медведика», потешиться его выходками. Так вот, Мышко точно определял свой конечный порцион, сверх которого ни за что не «потреблял», как бы его не ласкали, наливая самые соблазнительные наливки и настойки, медовухи. Медвежонок по достижении одному ему известного предела презрительно фыркал, мотал своей большой головой и отправлялся спать в сараюху на задах хвоменковского база.

— Ведмедь — животина природна, — говаривал дед Игнат, — и потому знал, что почем, и сверх того не позволял… Не то, что иной наш брат, особливо из молодых… Привез как-то дядько Хвоменко из города родича, какого-то дальнего, как у нас говорят, «через дорогу навприсядку», не то троюродного племянника, не то четвероюродного внука Ванька. И был тот Ванёк фельдшером — прапорщиком военного времени. Он хорошо воевал на турецком фронте, был определен в военно-фельдшерскую школу, и вышел оттуда «прапором», чем очень гордился, не хуже, чем дядько Хвоменко своим гильдейством: «я теперь, мол, пан, и жить должен по-благородному», или, напоминал дед Игнат присказку: «Отчини, жинка, поширше двери, я по-паньски плюну!».

Оно все ничего, ну пусть прапорщик, пусть уже немножко пан, и все такое, да только тот фельдшер больно уж был привержен к хмельному питию, и меры той самой не ведал, не знал. Дядько Хвоменко и встретил его в каком-то катеринодарском духане, где тот обмывал ненароком подвернувшийся отпуск. Чарочка за чарочкой, и наш  «гильдейский дядько» выяснил, что Ванько ему родич и пригласил к себе в станицу погостить, на что тот фельдшер-прапорщик и согласился, имея в виду, что погулять-попировать надурницу у неожиданно свалившегося на него родича будет куда дешевле, чем, допустим, в городских кабаках-духанах.

Дядько же имел на него далеко идущие виды: родич был фельдшером, почти что «дохтуром», и Хвоменко решил, что он сможет помочь ему «облаштувать» (осуществить) задумку-забаву «душевного» свойства. Дело в том, что он, тот наш дядько, носился тогда с затеей вставить медвежонку золотой клык — мало того, что Мышко горилку пьет, как заправский казак, так у него, как у того же, допустим, статского советника, или какого ни то асессора зуб из червонного золота! А?! То-то, знай наших…

Однако прапор Ванько, осмотрев медвежонка, сказал, что во-первых, это дело непростое, не то, что вставить зуб, пусть даже золотой, допустим, в борону, а во-вторых, медвежонку, поскольку он растет, зуб тот придется менять через каждые полгода, так что лучше погодить, пока Мышко не придет в должную зрелость, и тогда, в чем делов-то! — он, прапор, организует все в лучшем виде. Хвоменко, при недолгом размышлении, принял его доводы к сведению, а пока стал регулярно бражничать с тем родичем и медвежонком, бдительно следя, как он, медвежонок, продвигается в зрелое состояние, и коль скоро его можно будет украсить золотой пастью…

Фельдшер вскорости сошелся с местными, станичными выпивохами, и стал ходить к ним на посиделки, каждый раз прихватывая с собой пьющего медведика — с одной стороны вроде как бы на показ, а с другой — как надежного сопровождающего, с котором не страшно было по пьяному делу заблудиться в малознакомой станице: Мышко дорогу домой находил безошибочно.

И вот однажды тот фельдшер в очередной раз загулял у новоявленных друзей совсем, как ему казалось, близко от подворья дядьки Хвоменки, и когда Мышко, достигнув своей, скажем так, кондиции, стал тянуть его домой, отпустил медвежонка в надежде, что он сам не заплутается в станичных переулках и все будет путем.

Веселая пирушка продолжалась допоздна. Было немало выпито, немало сказано и немало спето, как это водится в таких случаях. Под конец разговор зашел о чертях, ведьмах и другой нечисти, и нашего Ванька на полном серьезе предупредили, что старуха Василиха, соседка его родича, старого Хвоменка, чистопородная и весьма хитрющая ведьма, это в станице доподлинно известно каждому, и чтобы он, боевой прапор-фельдшер, почти что настоящий хорунжий, знал это и стерегся ведьмы Василихи, потому как мало ли чего, ведь тут недалеко и до большой беды, до большого греха, тем более, что, как известно, ведьмы любят шутковать именно с военными людьми…