Одним таким счастливчиком оказался Юрка, уже было махнувший рукой на перспективу светлого будущего советского Анри Пуанкаре и уже пакующий свой плотницкий инструмент для триумфального возвращения в лоно родной строительной бригады. Будучи вызванным в приемную комиссию и получив вопрос, будет ли он старательно учиться, если его в университет таки примут, Юрка ответил, что обязательно будет. И будет не просто «старательно», а изнуряюще тяжело, стирая мозги в кровь и ежедневно поминая добрым словом каждого из членов комиссии. Председатель, видимо давно мечтавший, чтоб его поминали добрым словом, удовлетворенно хмыкнул и внес Юрку в списки поступивших.
Так они и стали студентами. Баламутить же начали чуть ли не с первого учебного дня. В день торжественного собрания, посвященного приему в студенты и праздничной выдаче студенческих билетов и зачеток, Ваня и Эдик орали так громко, что казалось, будто бы радовались они не простым картонкам, а личной победе в Столетней войне. Причем орали они не на улице, где каждому добропорядочному сумасшедшему орать ну никак не возбраняется, а непосредственно в актовом зале. Вот как только заветные картонки получили, так и орать от радости начали. При этом давали друг другу «пять» и одной, и двумя ладошками, и снизу, и из-за спины, и с разворотом, и даже ногами. Председатель комиссии, выдававший студенческие билеты, по глазам которого было видно, что он готов был убить этих двоих, скрежетал зубами и пылал взором, но подобно японскому самураю стоически сдерживался. Что-то не давало ему начать орать и материться в ответ. Я думаю, что уже однажды полученное им высшее образование, статус целого преподавателя университета и ожидание скорой премии не давали.
Юрка же, до того ходивший в строгих брюках, надраенных до блеска туфлях и тщательно выглаженной рубашке, на эту раздачу слонов почему-то заявился в широченных шароварах салатового цвета, растянутой ярко-желтой футболке на пять размеров больше, с огромной надписью Jameson через всю грудь и в глубоченной панаме с опущенными полями и натянутой на самый нос. Хотя панаму, памятуя армейскую дисциплину, при входе в актовый зал он снял, но все-таки, продефилировав сквозь строй пока еще не родных мальчиков и девочек, разодетых как на выпускной бал, пробрался к первому ряду и плюхнулся в кресло прямо напротив несчастного председателя. Председатель, воспитанный в строгом духе «светлый верх, темный низ», долго икал и задыхался в негодовании, но, видимо, по-прежнему памятуя о скором денежном вспоможении, так ничего и не сказал.
Ну а по завершении такой торжественной процедуры новоявленные студенты-баламуты двинулись изучать окружающую реальность, в которой им предстояло провести ближайшие пять лет уже на правах полноценных учащихся. Актовый зал тогда находился на территории кафедры русского языка и литературы, оттого и изучать им кроме корпуса руслита, собственно говоря, было нечего. Надо сказать, что корпус этот не отличался тогда, как, впрочем, и теперь, какими-то выдающимися размерами или какими-то особыми архитектурными изысками. Он, этот корпус, больше напоминал Юркину среднюю школу. Хорошенькое, уютное здание в два этажа с качественно отремонтированным фасадом, смотрящее на мир огромными окнами.
Корпус руслита был построен в самые стародавние времена, и потому его деревянные полы по такой же стародавней традиции ежедневно натирали специальной мастикой. Усердно и качественно натирали! От этого полы непременно блестели холодным ледовым блеском, скользили ничуть не хуже того самого льда, а по всему корпусу витал уже неубиваемый запах мастики, въевшийся в стены на веки вечные. Там даже внутренний дворик для торжественных построений и праздничных линеек был. В общем, небольшой и навевающий домашний уют корпус, одним словом. Потому, продолжая орать в гулких пустых коридорах и заглядывая в каждую аудиторию, осмотр баламуты закончили достаточно быстро. Сделав справедливый вывод «маловато будет» и странное для храма науки заключение «темнота!!!», уже сложившийся коллектив баламутов отправился в маленький парк, тогда еще носивший имя В. И. Ленина, раскинувший свою тень и прохладу как раз через дорогу от корпуса руслита.