Байки служивых людей

Подготовка к параду – процесс длительный. Сначала – месяц репетиций. Марши в исполнении питерских оркестров должны звучать не хуже, чем в Мариинском театре. Во-первых, чтобы Москве насолить, а во-вторых: акустика на Дворцовой площади изумительная, как в капелле. Это вам не Красная площадь, где звук от кремлевских стен многократно отражается, да так, что не то что ходить – играть невозможно!

Потом приходит очередь «ножками походить». Сперва на Кировском стадионе, а затем и на самой Дворцовой. Ну а уж когда 7 ноября совсем близко – начинается самое кровавое время: ночные репетиции. Но обо всем по порядку.

Едем как-то на Кировский стадион. Все как обычно – «пазик» на ровном месте подпрыгивает, на барабане моем «сундуки» «пулю» расписывают, остальные спят... Фалишкин, как всегда, свой большой барабан втиснул в проемчик к задним дверям, сам на заднем сиденье дрыхнет. Леня Шульман – тубист, на барабане этом прикорнул в обнимку с тубой своей. Саня Соломоник – трубач, губы разминает, неприличные звуки издает, спать людям мешает. Тромбонист Вовка Соловьев потихонечку пиво потребляет из термоса – конспирация!

Заехали на заправку – дежурная в микрофон кричит:

– Эй, мичман! Высади людей!

– Да какие у меня люди! – отвечает наш водила. – Так, матросы...

Заправляемся, дальше пилим. И тут насосавшийся пивом Володя чувствует, что задета его человеческая гордость. Он встает и идет по проходу, минуя подозрительно принюхивающегося дирижера. Губы его шевелятся, видимо репетируя последующую гневную отповедь. Но когда он подходит к кабинке водителя и тот смотрит на него понимающим взглядом, включая «поворотник» и тормозя, Володины эмоции хлещут через край. Он просто бьет мичману в морду, нисколько не заботясь о безопасности дорожного движения.

Отдавая дань профессионализму водителя, скажу, что перед тем как достать монтировку и отлупить ею Соловья по кумполу, мичман тщательно и аккуратно припарковался к обочине.

Нет смысла рассказывать о ходе побоища. Самым интересным в нем было то, что Соловей, как и любой музыкант-духовик, прежде всего защищал губы. А мстительный мичман старался врезать именно по «амбушюру». Но куда ему было, толстому и неповоротливому, против Вовки – одного из самых буйных наших «сироток».

– Мы тебе не люди?! – хрипел Соловей, одной рукой обхватив жирную шею водителя, а другой коротко тыкая ему в нос. – Мы тебе, сука, верзо собачье?

Мичман молча выдирался из Вовкиного захвата и старался достать противника такими взмахами монтировки, что и слону бы снесло хобот, попади он хоть раз в цель.

Всех находящихся в автобусе схватка очень развлекла. Народ делал ставки. Одни, прекрасно зная способности Соловья, верили в него. Другие, принимая во внимание объем Вовкиного термоса и наличие монтировки, высказывались в пользу сопящего мичмана. Но, в отличие от большинства, наш начальник очень не любил драк. Поэтому пресек происходящее жестко и решительно – открыл рот и так заорал, что случись в соседней лощине Куликовская битва – и она бы приостановилась.

«Сундуки» разочарованно вздохнули и принялись хором остужать обстановку:

– Кочумайте, чуваки! Хорош скубаться! Вовка, не осли! <«Кочумай» – заканчивай, перестань, хватит. «Скубаться» – ссориться, ругаться. «Верзо», «верзать» – без комментариев – понятно и так.>Остынь, Соловей! И т.д...

Таким образом, поединок закончился бесславно. Во всяком случае, для мичмана. Но мичман не был бы мичманом, если бы не затаил обиду и не утешал себя на всем оставшемся пути сладкими мыслями о кровавой мести. А возможность отомстить предоставилась ему в самом конце нашего путешествия – на Кировском стадионе.

Вывернув на бетонную площадку, где парковались оркестровые автобусы, он подъехал к точке дислокации (щуплому воспитону из оркестра ВОСО с табличкой в руке: «ВВМУРЭ») и вместо того, чтобы мягко и вежливо разбудить личный состав задремавшего оркестра, взял да и открыл двери. Из передних дверей «пазика» ничего особенного не вывалилось, а вот из задних рухнуло самое ценное: свежепокрашенный большой барабан Фалишкина, мирно дремавший на нем Шульман, отдыхавшая на Шульмане туба и целая горсть всяких мелочей, типа сияющей лиры, парадной шинели дирижера, чемодана с нотами и, собственно, Фалишкина.

Шума было много. Грохот и лязганье упавшего начисто перекрывал рев начальника, в одну секунду подскочившего к бесформенной куче:

– Шульман, встать! Смирно! Что с тубой?! Я не спрашиваю, что с мордой, я спрашиваю, что с тубой?! Кто ее будет чинить? – орал он на ошеломленного Ленчика, размазывающего по лицу мятым носовым платком кровь и грязь вперемешку.

Откуда-то из-под барабана глухо ворчал Фаля, пытаясь отцепить свои надраенные аксельбанты от позолоченных погон накрывшей его шинели начальника. При этом он старательно полоскал ее полы в сомнительного вида луже.