Баиловский сад

Дучка, виляя хвостом, остановилась возле Вовы и стала жалобно поскуливать и облизываться, глядя ему в глаза. Однако ни жалеть, ни делиться с ней колбасой Вова настроен не был. Более того, собака его явно раздражала. В конце концов Гридасов не выдержал, размахнулся ногой и с криком «Пошла вон отсюда!» с силой ударил ботинком бедное животное. Пролетев с полметра, Дучка сначала упала на бок, а потом, судорожно дёргаясь, вскочила и, хромая, с визгом бросилась прочь от Гридасова, который, ничуть не смутившись, с довольным видом продолжал уплетать колбасу. Сидевший рядом Каретников сначала с открытым ртом смотрел на эту сцену, а через несколько секунд с искажённым от гнева лицом и с криком: «Гридасов! Урод, чтоб ты сдох, скотина!», беспорядочно размахивая кулаками, бросился на Вову. Стоявшие рядом курсанты с трудом оттащили Сергея от опешившего Гридасова, который стоял столбом, не решаясь дать сдачи своему однокласснику.

Во второй раз протест и возмущение Каретникова были уже более мирными, но не менее решительными. Это произошло в самом начале пятого курса, когда рота готовилась к переезду из казармы в общежитие, и в старшинской расписывали, кто из курсантов в какой комнате будет жить. В общежитии все комнаты были трёхместные, за исключением двух четырёхместных, которые находились в самом начале коридора. В одну из них были расписаны три курсанта еврейской национальности: два брата-близнеца Шумкины и Миша Новицкий, а четвёртым туда хотели добавить курсанта по фамилии Кацман. Курсантов распределяли по комнатам исходя из их желания, дружбы, землячества или по национальности, что было естественно и ни у кого не вызывало ни удивления, ни возражения. Но тогда кто-то из курсантов, обсуждая, кого куда расписали, в присутствии Каретникова в шутку предложил назвать эту комнату «гетто».

Услышав это, Сергей изменился в лице и несколько минут молча смотрел перед собой. Потом встал и направился в старшинскую. Застав старшину роты на месте, Каретников настойчиво попросил, чтобы четвёртым в комнату вместо Кацмана записали его. Он уверял, что это пожелание согласовано с теми, кто там уже был записан.

Просьба Сергея была без труда удовлетворена, и весь пятый курс до самого выпуска он прожил в этой комнате. Этот необычный поступок какое-то время был предметом разговоров и шуток со стороны одноклассников, но ярлык, вырвавшейся из чьей-то безбашенной башки, так и прилип к комнате.

За свою порядочность и старательное отношение к учёбе и службе Сергей пользовался среди курсантов определённым уважением, что, впрочем, не мешало им постоянно над ним подтрунивать. Но Каретников старался на это не обижаться и обращать как можно меньше внимания.

Сегодня настроение у него было приподнятое, в такие минуты он расслаблялся, становился самим собой, и ботаник в нём опять брал верх.

Стоявший у входа в ротное помещение дневальный курсант Алёхин до поступления в училище четыре года занимался водным поло при команде мастеров ККФ[4]

, а после поступления был приглашён в сборную команду училища и последние два года был её бессменным капитаном. Ни малейшим слухом или интересом к музыке Алёхин отягощён не был.

Сначала Гена молча и с интересом наблюдал за мурлыкающим Каретниковым. Но в конце концов не удержался:

– Серёж, а как же ты теперь на подводной лодке служить будешь, там ведь рояля-то нету!

– Пошёл к чёрту, Алёхин! Главное, чтобы тебя там не было.

– Да ладно тебе обижаться. Вот тебе на, мы ведь за тебя, Серёга, все переживаем, чтобы у тебя всё хорошо было. Как ты не поймешь? Ты, кстати, со служебным документом поаккуратнее, где-нибудь в клубе не забудь. А то тебе в особом отделе такую тарантеллу пропилят, что на несколько лет придётся поменять репертуар на «Таганку» и «Блатную молодость мою», так что ты смотри, Серёга.

Каретников, ничуть не смутившись, прошёл мимо Алёхина и направился в свою комнату, продолжая музицировать на служебном документе.

Около половины третьего в роту вернулся Тагиев. Теперь уже Алёхин не выдержал:

– Валер, ну наконец-то! Я уже почти полтора часа здесь один, как медный котелок, служу за всех.

– Да в типографии договаривался, чтобы завтра без очереди до обеда диплом прошили. А что, Вартанова так и нет? Блин, ну, Сурик, совсем уже забурел[5]. Ладно, Ген, ты, если хочешь, иди перекури, а я пока здесь побуду. Если он до трёх часов не появится, пойду на кафедру выяснять, куда этот сачок подевался.

Минут через десять Вартанов наконец появился. Тагиев в это время стоял недалеко от входа.

– А, Сурик-джан, ничего себе на тридцать минут отпросился. Тебя почти четыре часа не было. Я не понял, ты что, учёный, что ли, или самый хитрый? Сурик, а может, ты решил, что уже отслужил своё? Тогда пойди и скажи это командиру, да! А чего, я от него должен огребать за твои консультации?