Бахчисарайский фонтан

Чью тень, о други, видел я?Скажите мне: чей образ нежныйТогда преследовал меня,Неотразимый, неизбежный?Марии ль чистая душаЯвлялась мне, или ЗаремаНосилась, ревностью дыша,Средь опустелого гарема?Я помню столь же милый взглядИ красоту еще земную,Все думы сердца к ней летят,

Об ней в изгнании тоскую…Безумец! полно! перестань,Не оживляй тоски напрасной,Мятежным снам любви несчастнойЗаплачена тобою дань —Опомнись; долго ль, узник томный,Тебе оковы лобызатьИ в свете лирою нескромнойСвое безумство разглашать?Поклонник муз, поклонник мира,Забыв и славу и любовь,О, скоро вас увижу вновь,

Брега веселые Салгира!Приду на склон приморских гор,Воспоминаний тайных полный, —И вновь таврические волныОбрадуют мой жадный взор.Волшебный край! очей отрада!Все живо там: холмы, леса,Янтарь и яхонт винограда,Долин приютная краса,И струй, и тополей прохлада…Всё чувство путника манит,

Когда, в час утра безмятежный,В горах, дорогою прибрежной,Привычный конь его бежит,И зеленеющая влагаПред ним и блещет, и шумитВокруг утесов Аю-дага…

Примечания

Пушкин работал над этой поэмой в 1821, 1822 и 1823 гг. Напечатана поэма была в 1824 г. По своему характеру она прямо противоположна одновременно писавшимся «Братьям-разбойникам». Поэма более всего приближается к канону романтической поэмы отрывочностью формы, иногда намеренной несвязностью хода рассказа, некоторой нарочитой неясностью содержания (например, судьба Заремы и Марии), лиризмом, проникающим всю поэму, и особенной музыкальностью стиха. В этом отношении «Бахчисарайский фонтан» представляет собой удивительное явление: музыкальный подбор звуков, мелодическое течение речи, необыкновенная гармония в развертывании, чередовании поэтических образов и картин — выделяют эту поэму среди всех поэм Пушкина (например, стихи: «Беспечно ожидая хана…» и след., или описание крымской ночи: «Настала ночь; покрылись тенью // Тавриды сладостной поля…» и далее, или последние двадцать стихов поэмы).

Образ романтического хана Гирея дан в поэме чересчур сжато и не очень удался Пушкину. Зато Зарема, по сравнению с черкешенкой, есть шаг вперед в создании живого характера с яркими индивидуальными чертами. Ее монолог в спальне Марии необыкновенно разнообразен по чувствам, тону и содержанию: здесь и мольбы, и угрозы, и поэтический рассказ о раннем детстве, и выражение ревности, и воспоминание любви и счастья…

Большой лирический эпилог, говорящий о страданиях неразделенной любви самого поэта, Пушкин сократил для печати, «выпустив любовный бред», по его выражению, так как, видимо, опасался догадок и сплетен о его личной жизни и чувствах.[3]

Отзывы Пушкина о его поэме почти все отрицательны:

«Бахчисарайский фонтан, между нами, дрянь, но эпиграф его прелесть», — писал Пушкин Вяземскому 14 октября 1823 г. «Бахчисарайский фонтан в рукописи назван был Харемом,

но меланхолический эпиграф (который, конечно, лучше всей поэмы) соблазнил меня» («Опровержение на критики»). В этой же статье Пушкин следующим образом сформулировал свое отношение к самой романтической из своих поэм: «Бахчисарайский фонтан» слабее «Пленника» и, как он, отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил. Сцена Заремы с Марией имеет драматическое достоинство… А. Раевский[4] хохотал над следующими стихами:

Он часто в сечах роковыхПодъемлет саблю — и с размахаНедвижим остается вдруг,Глядит с безумием вокруг,Бледнеет etc.

Молодые писатели вообще не умеют изображать физические движения страстей. Их герои всегда содрогаются, хохочут дико, скрежещут зубами и проч. Все это смешно, как мелодрама».

Из ранних редакций

Вступление к поэме, не вошедшее в окончательный текст

Н. Н. Р.[5]