Бакунин

«Не нужно будет удивляться, — пишет он в своей программе, — если в первый момент восставший народ многих… перебьет, это будет, пожалуй, неизбежным злом, столь же фатальным, как и опустошения, причиненные бурей. Но это естественное явление не будет ни нравственным, ни даже полезным».[402] Ведь все жертвы народного негодования сами по себе не виновны.

«Все революционеры, угнетенные, страдающие жертвы современной организации общества, сердца коих, естественно, полны мести и ненависти, должны хорошо помнить, что короли, угнетатели, эксплуататоры всякого рода столь же виновны, как и преступники, вышедшие из народных масс: они злодеи, но не виновные, так как они, подобно обыкновенным преступникам, являются непроизвольным продуктом современной организации общества».[403]

Итак, система идей Бакунина противоположна как «Катехизису», так и брошюре «Начало революции». Все это творчество Нечаева. Но можно ли целиком снять ответственность со старого революционера за появление в свет этих произведений?

С нашей точки зрения — нельзя.

И Бакунин и Огарев несут полную моральную ответственность за творчество этого 22-летнего молодого человека, получившего их полную поддержку. Не будь этой поддержки, никто бы, кроме, может, нескольких юношей, не пошел за Нечаевым. Не было бы и резонанса от его деятельности на Западе.

Теперь все сложилось иначе. Создав себе известное положение за границей, Нечаев в августе 1869 года отправился в Россию. Для того чтобы помочь его конспиративной деятельности в русских условиях, Огарев и Бакунин решили распространить слух о его гибели.

Отчасти для этого, отчасти для того, чтобы поднять акции Нечаева среди молодежи, решено было распространить в виде листовки стихотворение Огарева «Студент». В последних строках этого произведения сообщалось:

Жизнь он кончил в этом миреВ снежных каторгах Сибири,Но дотла не лицемерен,Он борьбе остался верен

До последнего дыханья.Говорил среди изгнанья:Отстоять всему народуСвою землю и свободу.

— Великолепно! — сказал Бакунин, прочтя стихи.

Герцен реагировал иначе. «Да что же ты Нечаева заживо хоронишь? — с удивлением спрашивал он, — стихи, разумеется, благородны, но того звучного порыва, как бывали твои стихи, caro mio, нет».[404]

«Звучного порыва», пожалуй, действительно не было. Был лишь еще один вклад в пропагандистскую кампанию «тройки», в которой, по мнению Герцена, Огарев был «коренным». Проясняя свое образное выражение, Герцен писал Николаю Платоновичу: «Я… говорил о „психе“ — Бакунине, Нечаеве — на пристяжке и о тебе в корню».[405]

В главном, в оценке в целом всей «тройки», Александр Иванович был прав. Деятельность юноши и «двух старцев считаю положительно вредной и несвоевременной»,[406] — писал он Огареву.

Деятельность эта, особенно пропагандистская, была так вредна, что ограничиться личными письмами было невозможно. Нужна была критика в открытой прессе. Работая над полемическим письмом к Бакунину, Герцен думал поместить его в «Полярной звезде», а если удастся, то и в русской легальной прессе.

«Мне кажется, — писал он Огареву 25 февраля 1869 года, — что если по моему письму к Бакунину (без имени) провести стругом, то его можно целиком поместить в „Неделе“».[407]

Писать статью «Письма к старому товарищу» Герцен начал в январе 1869 года. Работа претерпела несколько редакций, дополнений, углублений. Началась она еще до нечаевской эпопеи и вызвана поначалу была желанием сформулировать свои раздумья о главном вопросе современности, противопоставить свои «оценки сил, средств, времени, исторического материала» взглядам и практике Бакунина.

Когда три письма из четырех были написаны, появилась брошюра Бакунина «Постановка революционного вопроса». Прочтя ее, 11 мая 1869 года Герцен писал Тучковой-Огаревой о том, что Бакунин «…совсем закусил удила». «…Я привезу его новую статью, которая наделает страшных бед. Я буду протестовать и снимаю всякую солидарность».[408]

После этого Герцен принялся за четвертое письмо, которое и было окончено в августе 1869 года. Однако при жизни его работа не успела выйти в свет. Появилась она лишь в «Сборнике посмертных статей Александра Ивановича Герцена» в 1870 году.

Обратимся к содержанию полемики.

«Мне всегда мешало раздумье, мы об этом спорили с тобой тридцать лет назад. Тут дело в личностях, в характерах, в pli (складе. — Н.П.) целой жизни. Одни складываются с молодых лет в попы, — проповедующие с катехизисом веры или отрицания в руках, — они призывают себе на помощь все средства и все силы, даже силу чудес, для вящего торжества своей идеи. Другие этого не могут — для них голая, худая, горькая истина дороже декорации, для них ризы, облачения, драматическая часть дела смешна, а смех — ужасная вещь»[409] — так писал Герцен в первой редакции «Писем к старому товарищу».