Бакунин

А вот строки из записной книжки Михаила Александровича зимой 1870/71 года: «Январь 2 — кошелек пуст. Дано Антони 5 франков. 3 — денег ничего нет. Занял у Мари 45 фр. 5 — дано Антони 20 фр. 9 — дано Аитони 3 фр. 11 — денег нет. 13 — денег нет. 14 — взято у Мари 40 фр. 16 — получено 200 франков от Гамбуцци. 18 — заплачено 60 фр. в колбасную. 19 — уплачено булочнику 30 фр.: остается в кошельке 67 фр. …24 — в кармане — 20 фр. 25 — нет чая. 28 — письмо к мадам Францони; завтра, без сомнения, ответ. Какой ответ: нуль? 200? 300? 400? 29 — получено от мадам Францони 300 фр. Париж капитулировал 28;

…март 2 — в кармане только 16 франков; 6–5 франков в кармане; что делать? обратиться к мадам Францони? 7 — к Францони — ни за что. Всего 5 фр. 8 — болен. 9 — в кармане 3 фр. 30 с. 10 — в кармане остается 1 фр. 85 сант. 11 — осталось 5 сантимов… 13 — нет ответа ни от Гамбуцци, ни от Лугинина тоже. 17 — нет писем, денег нет, в кармане — 99 сантимов… 18 — письмо от Гамбуцци без денег. Взял 110 фр. у мадам Педрацини. Еду завтра».[471]

Мадам Педрацини была квартирной хозяйкой Бакунина. Заняв у ней деньги, Михаил Александрович направился во Флоренцию к Лугинину, который обещал ему заняться вопросом о разделе его с братьями и выделении его доли наследства. Пока же, получив несколько сот франков взаймы, Бакунин 3 апреля вернулся в Локарно.

Обстановку, в которой жил Михаил Александрович в Локарно, описал М. П. Сажин. Узнав, что Бакунин очень бедствует, он собрал среди молодежи 150 франков, купил чаю и табаку и отправился к Мишелю, как звали его в дружеском кругу. Квартира, состоявшая из двух комнат, в одной из которых жил Михаил Александрович, а в другой — Антонина Ксаверьевна с детьми, поразила Сажина своей бедностью. «Обстановка была самая убогая, мебелишка самая простая; так, в комнате его стояли: кровать, стол, три-четыре стула и сундук, в котором лежало белье, а единственная суконная черная пара висела на гвозде; были еще простые полки с книгами. Когда я передал чай, табак и деньги, Мишель расцеловал меня и позвал жену, которая, увидев все это на столе, громко сказала: „Ну вот мы будем и с мясом. Надо сейчас же уплатить булочнику и мяснику, сколько можно, и тогда мы снова будем иметь у них кредит“».[472]

Зима, столь тяжело сложившаяся лично для Бакунина, была полна трагическими событиями в жизни Европы.

Столица Франции переживала осаду. Немцы блокировали город уже 19 сентября. Буржуазное правительство Трошю не хотело оборонять Париж. 27 октября маршал Базэн сдал противнику крепость Мец вместе со всей армией. Пока маршалы и генералы предавали интересы Франции на полях сражений, Тьер по поручению правительства вел в Версале переговоры с Бисмарком о капитуляции. 31 октября в Париже вспыхнуло восстание, которое на другой день было подавлено правительственными войсками. В течение последующих месяцев осады в городе свирепствовали голод, холод и эпидемии.

22 января произошло новое неудачное восстание парижских рабочих, а 28, завершая цепь своих предательств, правительство сдало Париж немцам.

17 февраля главой новой исполнительной власти назначили Тьера. В конце месяца в Версале был подписан позорный для Франции мир с Бисмарком. Пролетариат Парижа ответил на это призывом к оружию. 18 марта 1871 года была провозглашена Коммуна. В последующие дни Коммуны возникли в Марселе, Сент-Этьене, Тулузе, Крезо и нескольких других городах. Революционная волна вопреки мрачным прогнозам Бакунина вновь всколыхнула Францию.

Как же отнесся к этим событиям Михаил Александрович? Прежде всего он попытался установить связь с членом Коммуны Варленом, разделявшим в основном его взгляды, затем он стал собираться к своим друзьям по «Альянсу» в Сонвилье, так как в столь волнующей обстановке, требующей к тому же немедленных действий, не мог находиться один в Локарно. Однако веры в успех революции на этот раз у него не было. Было лишь огромное уважение и сочувствие «парижскому отчаянному движению».

«Чем бы ни кончилось, — писал он Огареву, — а надо сказать, что молодцы. В Париже нашлось именно то, чего мы тщетно искали в Лионе и Марселе: организация и люди, решившиеся идти до конца. Вероятно, они будут побеждены. Но вероятно то, что для Франции отныне не будет другого существования, кроме социальной революции».[473]

В тот же день, 5 апреля, он писал Озерову: «По всем вероятностям, парижане погибнут недаром, сделав дело; пусть положат с собой по крайней мере пол-Парижа. …Все достоинство этой революции состоит именно в том, что она революция рабочих. Вот что делает организация. Наши друзья во время осады успели и умели организоваться и таким образом создали громадную силу, а наши лионские и марсельские остались ни при чем. В Париже сосредоточилось слишком много способных и энергичных людей, так много, что боюсь, чтобы они не стали мешать друг другу. Зато в провинции нет никого».[474]