Бакунин

Росс, знакомый с Лавровым еще по вологодской ссылке, и другие друзья Бакунина решили попытаться основать с Лавровым совместное издание для революционной пропаганды в России. Лавров составил примерную программу, с которой Росс и отправился в Локарно. Бакунин встретил это предложение отрицательно. Взгляды Лаврова его не могли устроить. «По его мнению, — сказал он Россу, — государственность вообще начало прогрессивное и все зависит от того, в какие руки попадет. Даже III отделение, если и худо, то только потому, что находится в плохих руках».[513]

Росс уехал обратно, увозя ответ Бакунина женевским товарищам.

«Друзья мои, — писал Михаил Александрович, — получил и прочел присланную мне программу; воля ваша — ее принять никак невозможно… В программе говорится слишком много о необходимости серьезной научной подготовки… для революционера. Что ж это, неужели мы задумали устроить за границей университет? Дело хорошее, спору нет, но только это не наше дело, пусть его устраивает полковник Лавров, а я пока что займусь революционным делом, которое не к лицу доктринерам. Я ничего не отвечал Петру Лаврову на его любезное приглашение, потому что если бы ответил, то написал бы, что удивляюсь эластичности его ума, а он бы обиделся, и вышло бы нехорошо. Полагаю поэтому, что у нас ничего не выйдет, во всяком случае прошу вас, друзья, напишите мне все подробности ваших переговоров, чтоб я знал все, что нужно знать».[514]

Друзья просили его приехать для переговоров в Цюрих, а Лавров в это время подготовил другой вариант программы.

Личная встреча двух лидеров движения не принесла успеха делу. Соглашения между ними не состоялось.

С этого времени в русском движении, как в эмигрантских кругах, так и затем в России, между лавристами и бакунистами началась идейная борьба.

В Цюрихе, по словам В. Н. Фигнер, среди русской молодежи большинство симпатий было отдано Бакунину. «К личности Лаврова относились с почтительностью, но при этом не было ни теплоты, ни горячности. Другое дело — Бакунин. Его, как неукротимого борца-революционера, а не мыслителя, лелеяли мы в своей душе. Он, а никто другой, возбуждал энтузиазм, и в общем можно сказать, что все мы… были антигосударственниками в смысле бакунистском и увлекались поэзией разрушения в его листках и брошюрах. Под влиянием его статей мы верили в творческие силы народных масс, которые, стряхнув могучим порывом гнет государственного деспотизма, создадут самопроизвольно на развалинах старого строя новые, справедливые формы жизни, идеал которых инстинктивно живет в душе народа».[515]

Вот эти-то идеи Бакунина и стали популярны в русских революционных кругах.

Широкое распространение их среди революционной молодежи началось после появления в России книги Бакунина «Государственность и анархия» (осень 1873 г.) с «Приложением А», содержащим программу практической деятельности для русских революционеров.

Те идеи, которые принесли большой ущерб рабочему движению Западной Европы, оказали совсем иное воздействие на русскую жизнь. При социально-экономических условиях, которые существовали в России того времени, при огромном крестьянском населении, угнетенном крепостническими пережитками, бакунизм в той форме, в которой он был воспринят народниками, выражал стремление крестьянства к освобождению.[516]

Разночинная молодежь, рвавшаяся к живому делу, к конкретной борьбе, не могла в этих условиях пройти мимо той революционной программы, которую предлагал Бакунин. Она подхватила ее и, соединив отчасти с мыслями П. Л. Лаврова и с идейным наследством шестидесятников, пошла в народ.

Какова же была эта программа, увлекшая за собой сотни русских юношей и девушек, заставившая их бросить привычный уклад жизни, одеться в крестьянское платье и попытаться слиться с тем не познанным еще народом, во имя освобождения которого отдало жизни не одно поколение русских революционеров?

Программа эта звала оставить науку, которая не может определить будущие формы народной жизни, ибо только сам народ в состоянии выработать их и идти поднимать крестьян на всеобщее народное восстание.

«Народная жизнь, народное развитие, народный прогресс принадлежат исключительно самому народу». В его среде живет идеал, для осуществления которого он и поднимется на социальную революцию.

Идеал этот, считал Бакунин, характеризуется тремя чертами: всенародным убеждением в том, что земля принадлежит народу, правом на пользование землей, принадлежавшей не лицу, а общине, общинным самоуправлением, «решительно враждебным государству».

Однако наряду с этими тремя чертами идеала существуют и три «затемняющие черты»: патриархальность, поглощение лица миром, вера в царя.

Община — это мир крестьянина. «Она не что иное, как естественное расширение его семьи, его рода. Поэтому в ней преобладает то же подлое послушание, а потому и та же коренная несправедливость и то же радикальное отрицание всякого личного права, как и в самой семье. Решения мира, каковы бы они ни были, — закон. „Кто смеет идти против мира?!“ — восклицает с удивлением русский мужик».