Балатонский гамбит

— Майор Аксенов, Сергей Николаевич. Забыла его? — Раиса прицокнула языком, вертя письмом у нее перед носом. — Я с ним в госпитале была. Очень смущался, когда просил тебе передать. Влюбился, наверное. Кстати, он теперь подполковник, в Москву поехал, но сказал, обязательно сюда вернется, перевод попросит. Чтоб с тобой быть, наверное.

— Но ты ерунду Раиса говоришь…

— Какую ерунду? Я все знаю. Я его расспросила. Он вдовец, оказывается. Жена и сын под бомбежкой в сорок первом погибли, когда в эвакуацию ехали. Он с тех пор один. Очень серьезный мужчина и собой недурен. Так что жди.

— Ой, Наташка! — Прохорова взвизгнула и присела.

— Ну что ты, Надежда, — Наталья окончательно смешалась, взяла письмо, спрятала в карман.

— А Наталью Григорьевну — качать! — крикнул Саблин. — За капитана, за майора, за всех! Ура!

Ее подхватили, подняли.

— Вы меня уроните! Опустите! — она смеялась, дух захватывало. — Вот косточки поломаю, где потом венгерскую докторшу искать, чтоб сращивала.

Эпилог

— Разве вы не знаете, Мари, что командир отвечает за все? — бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль сидел в плетеном кресле под цветущей глицинией на террасе ее прованского замка, а внизу колыхалось море, усеянное белыми барашками волн. Дул теплый ветер, раздувая волан ее зеленого шелкового платья и поля его белой летней шляпы. — Вы же не будете спорить с этим? — он пыхнул сигарой.

— Не буду, сэр.

— Разве ваш отец, не штандартенфюрер, не полковник, а маршал Франции, разве он не ответил?

— Он ответил, — она вздохнула, взглянув на море, — хотя его никто не судил. Напротив, его восхваляли, и даже история обратила свой взор в его сторону. Он был прав — таков вердикт на веки вечные. Но он ответил перед своей совестью и умер — таким тяжелым оказался груз этих ответов, Уинстон.

Черчилль кивнул и снова пыхнул сигарой.

На аллее появилась Джилл, в легком летнем платье и шляпе с лентами.

— Мама, мы с леди Клемми поедем на море, — крикнула она. Рандольф нас отвезет.

— Хорошо, дорогая.

— Скажите этому обормоту, — так Черчилль выразился о сыне, — пусть аккуратнее ведет на серпантине, у мамы кружится голова.

— Обязательно, милорд.