Балаустион

– Ладно, бывай, Галиарт. Поболтал бы с тобой еще, но командир ждет. Еще увидимся. Приглядывай за илотами, не поворачивайся спиной!

– Пока! – вскинул руку Галиарт. И уже вдогонку прокричал:

– Ты сам-то как? Как Афины?

– Замечательно! – от прыжка в седло ребро отозвалось резкой болью, и Леонтиск с трудом скрыл гримасу натянутой улыбкой. – Повеселился на славу!

Подковы вновь застучали по каменному ложу дороги.

К полудню слева горизонт закрыла громада горы Менелая, прикрывающей Спарту от восточных ветров. Леонтиску был известен здесь каждый куст, каждая ложбина в массивном теле горы, каждая трещина в цоколе старого, с трех сторон окруженного лесом, святилища легендарного спартанского царя. Он возвращался в город, ставший ему родным!

Миновав одноэтажное убожество Терапны – предместья, населенного беднейшими из мастеровых, путники подъехали к серо-стальной ленте Эврота. За рекой храмом Ликурга начинались кривые улочки Лимн, одного из трех районов, или, как здесь говорили, поселков, составлявших собственно Спарту. Никакой обводной стены вокруг города не было – спартанцы говорили, что их город защищают люди, а не стены. Городскими воротами с северо-восточной стороны, откуда приближались афиняне и их провожатый, Спарте служил древний мост, именуемый Бабикой. Въезд в город обозначался стоящими по разные стороны моста харчевней и одноэтажной караулкой. Из ее двери торопливо вышел навстречу десятник стражи, седой воин с цепким взглядом.

– Откуда вы, чужеземцы, и с какой целью прибыли в славный город Спарту? – это была ритуальная формула, но использовалась она только в отношении прибывающих в город иноземцев. Леонтиск, проживший большую часть жизни в Спарте, и которого после подвигов на Олимпиаде все знали в лицо, с раздражением глянул на десятника с высоты седла…

– Открой глаза пошире, командир: на последних состязаниях в кулачном бою я хорошенько надрал задницу старшему из твоих сыновей. Вспомнил, старый?

– Афиненок, – скривился, словно брезгуя, караульный.

– Вообще-то меня зовут Леонтиск, я «спутник» царевича Пирра…

– Какого там царевича! Выродка изгнанника, ты хотел сказать! – зло усмехнулся солдат.

«О-о, да мы приверженцы Агиадов!» – подумал про себя Леонтиск, а вслух сказал:

– Говори, как тебе хочется, декадарх, но когда царь Павсаний вернется в город, я найду тебя и попрошу повторить эти слова перед ним.

Старый служака усмехнулся, но почел за лучшее сбавить тон и переменить тему.

– Это кто с тобой? – спросил он, подозрительно уставившись на терпеливо державшегося позади Эвполида.

– Мой товарищ из Афин, – кусая губы от бешенства, ответил Леонтиск. Ему хотелось открутить стражнику голову на месте. – Прибыл в Спарту с важной миссией.

– Это с какой же? – хитро блеснул глазками солдат.

– Не твоего ума дело, – поспешил разочаровать его молодой воин. – Клянусь Меднодомной, в первый раз встречаю такого любопытного караульного.

– Ты сперва сопли подбери, а потом будешь мне указывать, – ощетинился служивый. Роясь в складках одежды, он пробормотал:

– Проклятые афиняне! Наводнили город, да еще дружков с собой тащат!

Леонтиск сдержался, призвав на помощь все свои силы.

– Какое имя носит иноземец? – сделав официальный вид, вопросил десятник, отбормотавшись и найдя наконец дощечку для письма.

– Пилон, сын Дидима, – выпалил Леонтиск, мгновенно смекнув, что истинное имя своего спутника раскрывать не стоит. Мало ли кто потом читает эти дощечки! Любой из соглядатаев «альянса» может донести в Афины, и Терамену будет нелегко ответить на вопрос, почему это его сын сбежал в Спарту. – Мы можем, наконец, войти?

– Можете, – нехотя уронил стражник, пряча дощечку и стилос обратно под кожаный панцирь. – Проходите, и да пребудет с вами благословение богов-покровителей. Город гоплитов приветствует вас, чужеземцы.

– Тьфу на тебя, дурень старый, – сквозь зубы процедил Леонтиск. И уже громче воскликнул:

– Эй, малый! Забирай лошадей, дальше мы пойдем пешком.

Афиняне спешились, и солдат, за время путешествия из Левки не проронивший ни слова, так же молча принял поводья коней, развернулся и неспешно поехал обратно. Леонтиск и Эвполид, смерив караульного убийственными взглядами, ступили на мост, прошли по окаменевшим от времени доскам – и оказались в Спарте. От моста брала начало улица Феомелида, ведшая к агоре и спартанскому акрополю. По обе стороны улицы стояли похожие друг на друга особняки граждан, окруженные разномастными лачугами рабов и хозяйственными постройками. Зелени было куда больше, чем в Афинах, здания едва виднелись за стеной многолетних платанов и олеандров. Едва ли не в каждом дворе свободно разгуливала скотина – козы, овцы и свиньи. Когда удивленный Эвполид спросил об этом у Леонтиска, тот пожал плечами.

– Спартанцы не скрывают, что их полис – это большая деревня. Они стремятся быть как можно ближе к простоте нравов, завещанной предками.