Балаустион

На несколько минут наступило молчание. Римлянин сидел, казалось, погрузившись в раздумья, его сотрапезники не смели их нарушить. Наконец, консуляр разжал массивные челюсти.

– Я слышал, многие из геронтов поддерживают этого… как бишь его… Пирра, сына ссыльного царя. Это правда?

– К сожалению, – вздохнул Анталкид. – Так называемые «патриотические» призывы Эврипонтидов находят большой отклик как у рядовых граждан, так и у геронтов, наших старейшин. Мы пытаемся с этим бороться, но увы… Сын и друзья Павсания ведут активную борьбу за признание его приговора недействительным.

– Какой кошмар! – возмутился Лисистрат.

Консул подался своим массивным телом вперед, остановив тяжелый взгляд на лице спартанца.

– Возвращение царя Павсания в Спарту значительно изменит ситуацию в городе. И, как я догадываюсь, не в пользу дальнейшей дружбы с Римом, Македонией и тем же Ахейским союзом. Какова, на твой взгляд, вероятность того, что синедрион геронтов вернет царя-Эврипонтида из ссылки?

– Вероятность достаточно высока, несмотря на то, что царь Эвдамид, несомненно, воспользуется своей половиной царских голосов.

– То есть? Поясни, – не понял римлянин.

– Спартанская герусия состоит из тридцати человек, – послушно начал Анталкид. – Двадцать восемь из них – старейшины родов, и двое – лакедемонские цари. Со времен царя Клеомена голоса двух царей равны голосам остальных двадцати восьми членов герусии.

– Одним словом, каждый царь голосует как четырнадцать геронтов, так? – наморщил лоб Фульвий.

– Совершенно точно. Однако, господин сенатор, у меня появились сведения, что партии Эврипонтидов не на что рассчитывать, перетяни она на свою сторону даже всех геронтов и самого царя-Агиада в придачу.

– ???

– Из надежных источников мне удалось узнать, что в ближайшее время старый царь Павсаний и его ретивый сын перестанут возмущать умы граждан и покой нашего города. Думаю, тебе, достойный Фульвий, будет небезынтересно узнать это.

И Анталкид подробно рассказал высоким собеседникам все, что ему удалось узнать о подготовленном альянсом плане убийства Эврипонтидов. Выслушав, консуляр удивленно покачал головой:

– Quod attinet[3] существования тайного сообщества, называемого «альянсом», я, разумеется, в курсе. Но эту акцию они со мной не согласовали…

«А если и согласовали, ты, конечно, об этом не скажешь, дорогой римский друг», – подумал Анталкид.

– Так что, расстроим планы заговорщиков, господин консул? – небрежно сказал он вслух.

– Ни в коем случае! – испуганно вырвалось у македонца, он напряженно поглядел на римского сенатора.

– Увы, падение нравов среди эллинской аристократии очень удручает меня, клянусь богами, – помолчав, по своему обыкновению, промолвил консул. – Однако в этом вопросе разумнее, apparet id etiam caeco,[4] закрыть на это глаза.

Собеседники римлянина улыбнулись, оценив каламбур.

– Итак, – продолжал Фульвий, – не будем вмешиваться. Я прибыл сюда, в Грецию, не для того, чтобы участвовать в таких грязных делах. («Вот это цинизм!» – восхитился Анталкид.) Сосредоточим усилия на нашей главной цели, и пусть события идут своим чередом.

– Да будет так! – отозвались собеседники. Фалернское искристой струей снова полилось в кубки.

Отпив глоток, Анталкид сладострастно вздохнул. После того, как он рассказал о заговоре римлянину, ему полегчало. Теперь ответственность за все проистекающие из этого знания действия – или бездействие – была переложена на плечи и головы куда более серьезных людей. Увы тебе, старый царь Павсаний! Твой последний судья завизировал смертный приговор. Сказать по правде, ты был прескверным царем и еще более отвратным политиком. Тьфу-тьфу, о покойниках или хорошо, или ничего. Ты был хорошим врагом, Эврипонтид. Покойся с миром.

Критий с отчаянием посмотрел на очередную развилку коридора.

– Эй, командир, кажется, сюда…

– Как «кажется»? Ведь старший ирен объяснил тебе, куда идти. Ты что, забыл, где нужно свернуть? – прошипел Орест, декадарх Крития. Он был поразительно похож на своего старшего брата, Пирра, – та же смуглая кожа, скуластое треугольное лицо с горящими глазами, крепкое сложение, вот только голос чистый, звучный, без знакомой всей Спарте металлической хрипотцы.

– Мы, вроде, заблудились, – ухмыльнулся Толстяк Биант, продемонстрировав черную дыру на месте выбитого в кулачном бою зуба.