Балаустион

– Итак, господа, я хочу выслушать ваши мнения по поводу сегодняшнего происшествия на переговорах, – речь римлянина звучала еще более неторопливо, чем обычно. По бугристому, одутловатому лицу Фульвия невозможно было судить о его душевном состоянии.

– Этот эфор – сумасшедший! – с готовностью воскликнул македонец. – Тебе не следует, господин консул, принимать всерьез тот бред, что он высказывал.

– «Ахейцы и лакедемоняне – свободные народы, и мы желаем заключить наш договор без постороннего давления», так, если я правильно запомнил, – желчно процитировал римлянин.

«И еще кое-что насчет иноземцев, по непонятным причинам лезущим не в свое дело», – добавил про себя Анталкид.

– Чудовищная грубость! – Лисистрат скосил глаза на спартанца.

– И ужасная глупость, – опомнившись, подхватил эфор. – Это ж надо такое придумать!

– И тем не менее это было произнесено, – покачав большой головой, констатировал консуляр. – И, скажем прямо, далеко не все спартанцы возмутились этому заявлению…

– Совершенно верно, – ехидно пропел Лисистрат. – Некоторые очень подозрительно молчали.

– Неблагодарные негодяи! – со вздохом произнес приговор Анталкид и развел руками. – Но, хочу заметить, господин Фульвий, что большинство присутствующих спартанцев как раз осудили речь эфора Фебида.

– Однако прецедент противостояния создан. Как ты думаешь, господин Анталкид, что толкнуло главу эфорской коллегии на такой шаг?

«Да кто знает, какой клоп его в задницу укусил, дурного старого козла?» – с досадой подумал Анталкид. Полный эфор вдруг понял – римлянин почти жалеет, что затеял этот разговор о необходимости форсирования вопроса по морским базам. Ему следовало дать событиям идти своим чередом, но желание как можно скорее перейти к главной теме все испортило. Целый день переговоров был потерян, и если бы все дело было только в этом!

Отвечать следовало осторожно. Мнимое отсутствие гнева в выражении глаз римлянина не могло ввести в заблуждение толстого политического лиса.

– Я полагаю, что эфора Фебида подвело чувство ощущения реальности. Похоже, он заблудился в собственных принципах и намерениях, и к тому же у него разыгралась мигрень. Великие боги, кто мог подумать, что сей немолодой государственный муж позволит себе такую выходку?

– То есть ты исключаешь, уважаемый Анталкид, что его могла перетянуть на свою сторону враждебная нам партия?

– Очень маловероятно, – вздохнул Анталкид. – Эфор Фебид слишком прямолинеен, чтобы быть хорошим игроком. Поэтому никто не зовет его в команду.

– Тем не менее он нахально лезет в чужую игру, – скривил губы Лисистрат.

– Мы не можем отложить решение вопросов ad meliora tempora,[8] до тех пор, пока у эфора Фебида появится настроение, – широкая кисть римлянина хлопнула по резному подлокотнику кресла, в котором он сидел. – И я не могу внести предложение о вступлении Спарты в Ахейский союз, пока он считает, что может говорить все, что ему вздумается.

– Ты абсолютно прав, господин консул, – поддакнул Лисистрат.

– С другой стороны, – продолжал, растягивая слова, Фульвий, – мне не хотелось бы действовать ferro ignique.[9] Нужно соблюсти разумные пределы убеждения. Скажи, любезный Анталкид, существует ли в Спарте право veto в отношении товарищей по магистратуре?

– Формально – да, – Анталкид еле сдержался, чтобы не сморщиться. Он уже понял, куда клонит римлянин.

– То есть ты мог бы запретить выступать любому из эфоров, кто бы ни захотел взять слово?

– Гениально! – восхитился Лисистрат.

– Думаю, что мог бы, – кивнул Анталкид и подумал: «Так меня и послушает Фебид, эта старая ослиная задница!»

– А если этот кто-то не подчинится, ты мог бы кликнуть стражников и попросить их вывести этого человека из зала заседаний? – Фульвий, казалось, читал его мысли.

– У нас это делается немного по-другому. В этом случае мне пришлось бы обратиться к присутствующему на заседании царю, потому что только его личная стража – Триста – имеет право выдворить магистрата такого уровня, как эфор.

– Прекрасно! – воскликнул Лисистрат. – Перед лицом явного нарушения закона и не менее явного общего настроения собравшихся царю Эвдамиду придется сделать то, что он обязан. Как бы он сам к этому ни относился.

– Если, конечно, господин Анталкид решится на такой шаг, – глаза консула за щелками век были черны. – Поверь, я ни к чему тебя не принуждаю, дорогой эфор.

– Я сделаю это, если потребуется, – сглотнул Анталкид, проклиная свою злосчастную судьбу.

– И не побоишься осуждения сограждан? – поднял брови Фульвий.

– Сказать по правде, мне было бы куда более неприятно осуждение римлян, – честно ответил толстый эфор.

– Римляне не забудут об этом, – важно склонил голову консул. – Стало быть, решено. Ты будешь нашим тайным оружием против эфора Фебида. Будем надеяться, что применять его не потребуется.

«Больше всего буду надеяться на это я, – скорбно подумал Анталкид. – Но, боюсь, напрасно».

– Не исключено, что вскоре вам придется искать оружие против другого эфора, – печально сказал он. – И в этом случае я буду практически бессилен.