Балаустион

Эвполид, вернувшись со свидания с Софиллой в особняк Эврипонтидов, тут же отправился разыскивать Леонтиска. Сын стратега отыскался в комнате Аркесила. Друзья и сам царевич часто навещали больного, но Леонтиск отдавал другу все свободное время, развлекал его беседами, заботился о нем так, как будто был виноват в произошедшей трагедии. Меж тем Аркесил чувствовал себя неплохо, если можно сказать подобное о человеке, лишившемся половины ноги. Но, по крайней мере, нагноения — частого спутника подобных увечий — не произошло. Душевное состояние покалеченного олимпийского героя тоже начало приходить в норму, в чем, без сомнения, была немалая заслуга Леонтиска. Единственное, о чем теперь беспокоился Аркесил (по крайней мере, единственное, о чем он говорил вслух), это — каким образом и в каком качестве он теперь сможет служить в армии. Путь в гоплиты был ему, разумеется, заказан. Друзья утешали товарища возможностью подыскать службу на коне, тем более что он смолоду питал страсть к лошадям и скачкам. При этом не обсуждался тот факт, что конницы как таковой в Спарте не существовало. Лакедемонская армия состояла сплошь из тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов, а вспомогательные конные отряды набирались только в военное время для участия в походе. Впрочем, во все времена при войсковых командирах существовал штат конных курьеров — не последняя должность для начала военной службы, даже для сыновей аристократов. Левкрит, новый лекарь, нанятый теткой Аритой, посоветовал Леонтиску как можно скорее изготовить для Аркесила ножной протез, чтобы тот мог ходить и возобновить воинские упражнения. Это, по мнению врача, должно было вернуть пострадавшему молодому воину стремление к жизни и изгнать из его головы угнетающие мысли о своей неполноценности.

Когда Эвполид вошел в комнату, Леонтиск с помощью куска шпагата и портняжного угольника как раз делал обмеры для будущего протеза. Доктор Левкрит, в свои сорок с чем-то казавшийся ужасающе молодым после древнего как мумия Агамемнона, длинными ножницами вырезал из тонкого полотна бинт для следующей перевязки. В воздухе стоял резкий дух болезни, состоявший из ароматов лекарственных снадобий, запаха пота и ауры боли. Точно такая же атмосфера наполняла и соседнее помещение, где лежал царевич Орест, тоже начавший выздоравливать.

— Помочь? — нарочито бодрым тоном осведомился Эвполид.

— Подержи его за ноги, чтобы не брыкался, — пошутил Леонтиск. Аркесил лежал совершенно неподвижно.

— Лучше закрой ему рот ладонью, — попробовал улыбнуться Аркесил. — Он меня уже извел своим ехидством.

— Нет, ладонью боюсь, — поддержал тон Эвполид. — Он же Львенок, откусит руку — придется ложиться рядом с тобой. Царевич на лекарствах и бинтах разорится.

— Кстати, о царевиче, — Леонтиск закончил измерения и нанес на листок пергамента последнюю пометку. — Какой материал хочешь для протеза, дружище Аркесил? Пирр сказал — можешь не церемониться, заказывать, что хочешь.

— О! Тогда проси из чистого золота, — посоветовал Эвполид. — С инкрустацией из драгоценных камней. Клянусь трезубцем Посейдона — все, кто с двумя ногами, будут страшно тебе завидовать. Я — в первую очередь.

— Глупости! — поморщился Аркесил. — Пусть будет из простого дуба. Главное, чтобы попрочней и… побыстрей.

— Торопиться некуда, — подал голос лекарь Левкрит. — Протез можно будет приладить не раньше, чем рана окончательно зарубцуется и заживет.

— Все равно, пусть сделают скорее, — упрямо сказал Аркесил. — Пускай стоит. Буду глядеть на него… и привыкать.

Когда друзья-афиняне, пожелав Аркесилу спокойной ночи, наконец вышли из его комнаты, Эвполид подступился к Леонтиску, приготовившись долго и многотрудно ломать его сопротивление, и выглядел несказанно удивленным, когда тот сразу согласился придти на завтрашнюю встречу с сестрами.

— Неужто яйца наконец-таки заломило? — облегченно вздохнув, с любопытством поинтересовался сын Терамена.

— Наоборот, — вздохнул Леонтиск. — Хочу сказать Корониде, чтобы поискала себе другого. С моей стороны нечестно скрываться от нее, лучше сказать все сразу.

— Ты что, с ума спятил? — с сожалением поглядел на друга сын Терамена. — Такая красотка…

— Я понял, что люблю Эльпинику, — сказал Леонтиск, глядя в сторону, словно стыдясь. Затем покачал головой, поднял глаза на товарища. — По-настоящему люблю. И не хочу никого другого. Эх, тебе этого не понять, жеребчик…

— Ну, решай сам, — пожал плечами афинянин. — Может, завтра передумаешь.

— Нет, — твердо сказал Леонтиск. — Где встреча?

— В полдень, у храма Ортии, что на холме Лимнеон.

— Хм? Ну и местечко вы выбрали, это ж почти пустырь… Хорошо, к полудню я буду.

— Мы разве идем не вместе? — удивился Эвполид. — Я думал, с утра пойдем к храму, собрался поглядеть, как в Спарте отмечают Дионисии…