На уютную лоджию, овеянную ароматами пекарни с первого этажа, вышел Гордей Баренцев – тридцатилетний писатель. Он был небрит, сутул и, как ему казалось, бесконечно одинок. Следом гибкой молнией выскользнул черный кот с разноцветными глазами.

– А, Филимон. Спасибо, что присоединился, – галантно кивнул Баренцев питомцу и налил себе вина́.

Кот неодобрительно покосился на бордовый продукт виноделия, отдававший ежевикой и перцем, и запрыгнул на подоконник. Там, за окном, среди зданий, сотворенных из упорства, бетона и стекла, вилась рубиновая дымка густого заката. Зажигались первые огни – загадочные и колючие; бездонные маячки чьих-то жизней.

Баренцев и Филимон удовлетворенно притихли. Следить за разгорающимися искрами вечернего города было их любимым занятием. Наступало время созерцания, гармонии и примирения…

– Знаешь, сегодня у меня опять спросили, что я курю, когда пишу! – вдруг оскорбленно надулся Баренцев. – Как будто человек, занимающийся творчеством, обязательно должен смолить какую-то дрянь! Ну, я и отвечаю: орудую только пером и только под любимую музыку – без косячка за ухом. Так не верят же! Некоторые даже клянчат «расширители сознания». Типа, нервишки успокоить. Вот таких сразу в «блок». И знаешь что, Филимон?

Кот устало взглянул на хозяина. Этот двуногий порой так занудствовал!

– Я понял, что творческие люди – что-то вроде ныряльщиков, стоя́щих на берегу океана безумия, – увлеченно сказал Баренцев. – Писатели, художники, музыканты и прочие демиурги – все мы босиком мнем песочек перед сиреневыми волнами помешательства. Только обычному человеку нет хода в те воды. Потому что иначе – привет, халаты и палаты. Мы же пьяно погружаемся в эти тягучие глубины. Ведь где-то там, среди лихорадочных фантазий и обмотанных бинтами сумасшествий, томятся они – наши лучшие творения, которые нужно отыскать, взлелеять и явить миру – подав на блюдце или швырнув в лицо! Отсюда вывод: творческий человек не укурок, а тот, кто отдирает от безумия его лучшую и сочнейшую часть! М-м!

Филимон безразлично зевнул.

– И ты туда же, – раздосадованно заметил Баренцев. – Согласен, не все идеи из того океана годятся для суши. И даже мы, ныряльщики, бывает, ломаемся.

Но кот, привычно проигнорировав сетования хозяина, с интересом куда-то уставился.

– Эй, я, вообще-то, с тобой разговариваю, – обиделся Баренцев. – Ну что там? Еда, что ли, у кого-то изо рта выпала?

Внезапно писатель сообразил, что его питомец наблюдал за огоньком дома напротив – тем, что неуверенно мерцал из-за лазурной занавески чьего-то зала. В этой искорке города сияло нечто притягательное и печальное.

Баренцев заинтересованно всмотрелся в нее и, к собственному изумлению, проник взглядом в чужое жилище. Там он узрел роковую женщину, в чьих глазах стояли слезы, а в руках дрожала дымившаяся сигарета. Неизвестная, комфортно расположившись в кресле, слушала проникновенный блюз. Ее снедали тоска и одиночество. Однако струившаяся по венам грусть омывала ее сердце чистейшей водой, исцеляя от ран этого дня. Это были ее минуты…

Баренцев вздрогнул и удивленно обнаружил себя снова на лоджии. Роковая женщина и блюз – бесследно истаяли. Писатель ошарашенно воззрился на вино, так и не дождавшееся его жадных глотков. Кот, в свою очередь, едва заметно улыбнулся.

– Вот они – отголоски сиреневого океана, – прошептал Баренцев, массируя виски́. – Теперь я и сам не уверен, курю я что-то или нет!.. Филимон, ты это видел?.. Это… Ничего себе!.. Я словно… подсмотрел!..

Писатель рассеянно запахнул полы домашнего халата и задумался. Между тем раскаленная мешанина закатных красок окончательно остыла. Бархат юной ночи несмело пеленал город.

– А еще люди так страшатся смерти, будто это что-то необычное. – Баренцев понюхал вино, но пить его не стал. – Да, инстинкт самосохранения силен, безусловно. Но смерть – это же самая естественная вещь на свете! Она уже процедила буквально всех: и великих, и младых, и подобных, и бесподобных! А вдруг все они на той стороне в один голос скажут: «Эй, вот и ты прошел через это. Оказалось не так сложно, верно?» Просто человек меняет одну лодку на другую. Сейчас ты плывешь с живыми, и это вас объединяет. А потом ты уже в компании мертвых – и это вас тоже роднит! Как бы то ни было, в итоге всех ждет воссоединение – при должном терпении, конечно. Что скажешь, а Филимон?

Однако кот оказался целиком поглощен изучением противопожарного освещения соседнего дома.

– Опять морду от меня воротишь? – нахмурился Баренцев. – Хотя тебе-то что? У тебя же девять «попыток». Как раз хватит на девятерых таких однолодочных, как я.

Тем не менее он обратил внимание на здание, заинтересовавшее кота. Там происходило нечто странное: освещение продуваемых аварийных лоджий самостоятельно срабатывало. Выглядело это так, словно кто-то незримый бегал вверх-вниз, нервируя тем самым лампы, оборудованные датчиками движения.