Баловни судьбы

— Займись-ка лучше своей газетой, — сказала она, — или пройдись, посмотри, как там дела. Я все поставила на кухне.

— Прекрасно, — сказал он, понимая, что речь идет о чае в термосах, тарелках с баранками, кружках и сахаре к вечернему чаепитию.

Она поднялась, взяла чашки и остановилась у него за спиной.

— Твоя беда в том, — сказала она без всякого перехода, — что ты чересчур добрый.

Он откинулся на спинку стула и с улыбкой взглянул на нее.

— А я-то думал, ты не видишь во мне недостатков.

— Да-да, ты чересчур добрый. Нельзя так во всем уступать.

— Жаль все-таки, что мы не вместе, — сказал он. — Ты бы носила меня на руках всю жизнь.

Она легонько шлепнула его и, забрав чашки, вышла из комнаты. Немного погодя он услышал, как она крикнула из кухни:

— Спокойной ночи!

После ее ухода ему стало одиноко. Он полистал газету, пробежал заголовки и подписи под фотографиями, тут же забыл, что читал, и просмотрел их снова. Войны, насилие, нужда, повсюду военные действия, террор, казни. Убийство женщины. Здесь, в Дании. Убит пожилой мужчина. На снимке подъезд, где нашли тело. В разделе международной хроники фотография солдата, убившего заключенного прикладом карабина. Как это все происходит? Что испытываешь, когда бьешь человека, бьешь прямо в лицо? И что чувствуешь потом? Глухую, ноющую боль в руке? Душевную пустоту? Остается ли горький след в памяти?

Он вдруг заметил, что перепачкал пальцы газетной краской. Пошел на кухню и вымыл руки. Затем отнес термосы и кружки в комнату. Вернулся и захватил остальное. Расставил все на низком столике возле окна, приготовился к приходу ребят. Если они вообще придут. Так или иначе, все было готово.

Он снова сел, закурил и, листая газету, прислушивался к тишине.

В половине восьмого пришел практикант Вилли, но его появление ничего не меняло. Недоумевая, он застыл в дверях.

— А где это они все? — спросил он.

— Кто? — переспросил Аннерс, пытаясь сделать вид, будто отсутствие ребят в комнате отдыха совершенно естественно и ни чуточки его не волнует.

— Черт возьми, куда подевались ребята?

— Вероятно, у себя в комнатах. — Он улыбнулся этой каланче Вилли, хмурившемуся в дверях. А разве они обязаны здесь сидеть?

Вилли тупо смотрел на него.

— Им ведь не запрещается по вечерам находиться в комнатах, — пояснил Аннерс.

— Обычно-то они собираются здесь, — продолжал Вилли. — Можно подумать, все разбежались.

— Вот увидишь, к чаю придут. Не стоит волноваться.

Вилли последовал совету. Он согнул свои длинные ноги, так что смог усесться на стул, и теперь сидел, недовольный и надутый, уставясь в пространство. Его-то как раз и можно бы сделать козлом отпущения здесь, в интернате, Во всяком случае, он достаточно глуп для этого.

— Ты читать умеешь?

— Чего?

— Читать, говорю, умеешь?

— Конечно, умею. С чего это ты?

— Так возьми почитай что-нибудь.

Тот поджал губы, подошел к полке с журналами, порылся в них и, выбрав юмористический журнал для детей «Утенок Аннерс», вернулся на место.

— Что, лучше ничего не нашел?

— Нет, — ответил Вилли.

Остается ли горький след в памяти? Нет, все это на него не похоже. Это не он. Практикант Вилли не виноват, мобилизуя против него свои жалкие способности, он просто-напросто поступает как все остальные. Если, конечно, считать, что за теми, кто поступает как все, вообще нет никакой вины. И в чем они могут быть виноваты, эти недалекие, неспособные, лишенные дара понять, что же они, собственно, делают? Он наверняка добрый малый, этот Вилли, в глубине души,

«Ты вот все рассуждаешь о глубине души, — говорила Улла. — Да в глубине души люди могут быть какими угодно, только толку от этого мало».

Он хотел загладить свою грубость и сказать Вилли что-нибудь приятное, но не знал, чем, кроме футбола, мог бы его заинтересовать. Сам-то он не особенно в этом разбирался. Вилли хихикал, разглядывая картинки в журнале. Аннерс кашлянул, и практикант перестал хихикать, точно ему сделали замечание.

— Как насчет футбола, были интересные игры в последнее время?

— Что?

— Я говорю, были интересные матчи в последнее время?

— Понятия не имею.

— Вот как, а я думал, ты интересуешься такими вещами.

— Да как сказать...

Аннерс закурил и отметил про себя, что в пепельнице слишком много окурков. Потом пододвинул пачку Вилли.

— Кури.

Вилли оторвался от журнала и покачал головой.

— Спасибо, — сказал он, — у меня свои.

Тогда он оставил практиканта в покое и снова принялся листать газету.

Что-то непонятное, странное творилось со временем. Оно двигалось как бы толчками. То останавливалось и топталось на месте, словно не в силах двинуться дальше, то, когда о нем забывали, совершало неожиданный скачок.

Все уже у Бьёрна. Нарядно одеты, обмениваются остроумными репликами, непринужденно смеются — играют свои роли. Главное — принять спокойную, свободную позу. Безразлично какую. Но по возможности не лишенную изящества. Небрежно прислониться к дверному косяку, вздернуть уголки губ и поправить невидимые кружева на манжетах.

«Послушай, Макс, это твое нововведение — дискутировать во дворе под дождем?»