Балтийская сага

Соединение подводных лодок находилось в Усть-Двинске — новой военно-морской базе в устье Западной Двины, близ Риги, и Травников, не задерживаясь в Таллине, отправился туда с оказией — на вспомогательном судне, страшно дымившем из допотопной высокой трубы.

Среди скопления кораблей в гавани Усть-Двинска Травников разыскал «Смольный» — плавбазу подводных лодок — и предъявил штабному чину свои документы. Штабной, замотанный служебными делами, велел ему «оформиться» на «эску», то есть подлодку серии С, которой командовал капитан-лейтенант Сергеев.

Травников пошел искать Сергеева. У левого борта «Смольного» стояла подлодка как раз с нужным номером — белой краской по серому телу рубки. Люк носового отсека был открыт, и кран с натужным стоном нес к этому люку длинную, поблескивающую на солнце торпеду, извлеченную из нутра «Смольного». Направляемая руками нескольких краснофлотцев, торпеда косо уходила в люк. Руководил погрузкой торпед усатый старший лейтенант со свирепым лицом. Травников — к нему:

— Разрешите обратиться?

— Ну? — гаркнул старлей.

Травников представился, спросил, где можно найти командира лодки.

— Каюта четырнадцать.

— Я туда постучался, командир не ответил.

— Значит, он на совещании у комбрига. — Старлей пошевелил желтыми усами. — А ты фрунзяк? Ну-ну. Майна! — крикнул он крановщику, извлекшему из смольнинского трюма очередную торпеду.

Плавбаза была наполнена звуками деятельной жизни. Стонал кран, завывала вентиляция, топали по палубному настилу матросские башмаки-говнодавы. В гальюне на баке Травников выкурил папиросу и снова спустился в коридор жилой палубы. Снова постучался в каюту номер четырнадцать — и услышал басовитое: «Войдите».

За столиком сидели двое — капитан-лейтенант и старший политрук, они разговаривали и курили при открытом иллюминаторе. Травников представился: прибыл на практику, четвертый курс училища Фрунзе — и так далее.

— Ха! — воскликнул старший политрук. — На ловца и зверь бежит.

Он залился жизнерадостным смехом, жестом приглашая и капитан-лейтенанта посмеяться, но тот лишь усмехнулся, вынув изо рта трубку.

— Видите ли, мичман, — сказал он густым басом, — мы с замполитом как раз говорили о минёре. Ощепков, наш минер, в отпуск уехал. Не хотел я его отпускать, но Владимир Иванович…

— Да, я поддержал Ощепкова, — подхватил замполит, — у него ж такое событие — сын родился.

— Короче: минер уехал, а тут приказ, срочный выход в дозор. И на бригаде сейчас нет свободного минера, чтоб заменил нашего. Ощепкову послали телеграмму — вернуться, но, пока он доберется из своего Ярославля, придется вам, мичман, покомандовать бэ-че-два-три. Под приглядом помощника. Такой крайний случай.

— Понял, товарищ капитан-лейтенант, — сказал Травников.

— Надеюсь, вы не двоечник?

— У меня отличные оценки.

— Вот и прекрасно. Владимир Иванович, помоги с каютой и питанием мичману Тральникову.

— Я Травников, товарищ командир.

— Ага. Хотя Тральников — было бы ближе к морской профессии.

Капитан-лейтенант Сергеев принялся выбивать трубку в большую пепельницу. Уж он-то был не просто близок к морской профессии, а, можно сказать, ее воплощением — высокий, прямой, с сухощавым лицом и несколько насмешливым изгибом губ.

Замполит Гаранин выглядел попроще, — было в его облике нечто от недавнего комсомольского активиста, каких называют «свой в доску». Но, когда Травников, идя с ним рядом по коридору, спросил, почему комсоставу разрешены отпуска́ в такое тревожное время, Гаранин вдруг нахмурился и резковато сказал:

— Что значит «тревожное»? Вы сообщение ТАСС на прошлой неделе читали?

— Слышал по радио.

— Значит, знаете, что слухи о близости войны с Германией являются лживыми и провокационными. Отпуска для комсостава никто не отменял. Ясно, мичман?

Дел перед выходом в море всегда полным-полно, — Травников сходу включился в них. Все же успел вечером написать письмо Маше — сообщил, что начинает корабельную практику, интересовался, закончилась ли у Маши сессия («уверен, что ты сдала все на отлично, ты ведь умная у меня»), а в конце письма задал вопрос со значением: «Машенька, как ты себя чувствуешь?» — и два последних слова подчеркнул. Из гавани сбегал на почту и попал туда за минуту до ее закрытия — успел отправить письмо.

Ранним утром «эска», тихо шелестя электромоторами, покинула гавань Усть-Двинска и, слившись с плавным током Западной Двины, то есть Даугавы, пошла в распахнувшуюся синеву Рижского залива. А там, грохотом дизелей вспугнув стаю чаек, прямиком направилась в Ирбенский пролив, у западного входа в который и начиналась позиция дозора.