Балтийское небо

- Я? - переспросил Деев. - Ничего. А что ему сказать? Он сам не хуже меня понимает. По-моему, пустяки. Такой не сопьется. Здесь другое плохо...

- Другое? - спросил Лунин.

- Тоскует он очень, - сказал Деев. -Дела у него нет сейчас. Без дела с тоской сладить трудно...

Шагов десять прошли молча. Потом Лунин спросил:

- А Ермаков знает?

- Да мы с Ермаковым еще ночью знали.

- Ну, и как он?

- Ермаков насчет пьянства крут. Не терпит.

- Что же будет?

- Он доктора уже с утра к себе вызвал.

- Только доктора?

- Только доктора. Затеял-то ведь всё доктор... Ермаков решил доктора разнести.

- Разнес?

- Не успел. Прилетел Уваров, и всё отложилось.

- А Уварову скажут?

- Не знаю.

Деев еще рассказывал, а Лунин уже смотрел на Уварова, который стоял у крыльца избы мотористов и поджидал их обоих, издали им улыбаясь.

- А, Константин Игнатьич! - сказал он, когда они подошли к крыльцу, и пожал руку сначала Лунину, потом Дееву. - Нет уж, заходите, мы вас не отпустим. Тут одного из ваших мотористов в комсомол принимают.

Смотря в приветливое, веселое лицо Уварова, Лунин и сам повеселел. Он вовсе не думал идти на комсомольское собрание, но теперь с удовольствием вошел в эту большую, полную махорочного дыма избу, где со всех сторон на них глядели молодые, огрубевшие от мороза и ветра лица. Комсомольцы эскадрильи - главным образом мотористы и несколько молоденьких техников сидели на всех нарах и лавках.

- Не вставайте! Сидите! Продолжайте! - сказал Уваров. - Здравствуйте, здравствуйте! - и тихонько присел в углу вместе с Луниным и Деевым.

Посреди избы стоял Иващенко - моторист, обслуживавший самолет Серова, большой, плечистый парень девятнадцати лет. Его принимали в комсомол, и он волновался. Крупные капли пота текли по его красному лицу. Не зная, куда деть могучие руки с толстыми коричневыми пальцами, он, с трудом находя слова, рассказывал свою коротенькую и простую биографию.

Когда он кончил, комсорг эскадрильи, молоденький техник, одновременно и польщенный и встревоженный присутствием комиссара дивизии на собрании, предложил задавать вопросы. Все молчали, - они слишком хорошо знали Иващенко, и им казалось, что спрашивать его не о чем.

И вдруг Деев попросил разрешения задать вопрос.

- Сколько вылетов с начала войны сделала машина, которую ты обслуживал? - спросил он.

- Двести два, - ответил Иващенко.

- А сколько раз она возвращалась, не выполнив боевого задания?

- Ни разу.

Иващенко отвечал с откровенной гордостью. Всем было ясно, что, если летчик Серов на своем самолете за полгода такой войны мог вылететь двести два раза, значит, у него хороший моторист. И все поняли, что Деев задал свои вопросы не потому, что он не знал числа вылетов, а для того, чтобы комиссар дивизии услышал: двести два вылета и ни одного невыполненного боевого задания. Пусть комиссар дивизии увидит, какой дельный народ вступает в комсомол у них в эскадрилье!

Иващенко приняли в комсомол, и собрание закрылось. Лунин вместе со всеми вышел на крыльцо.

- Проводите меня немного, если у вас есть время, - сказал ему Уваров.

Они вдвоем неторопливо пошли вдоль деревенской улицы.

- Я брожу здесь, с людьми разговариваю и всё думаю о Рассохине, начал Уваров. - Вас увидел, и тоже о нем подумал. Я ведь много лет хорошо его знал. Учились вместе, потом служили вместе. Я всегда его уважал, но только за эту осень он по-настоящему показал, какой он человек. Большой человек, большой воин! Мы месяц назад представили его к званию Героя Советского Союза. Сегодня получил сообщение, что он уже Герой посмертно...

- Ему теперь всё равно, - сказал Лунин.

- Ему-то всё равно,-согласился Уваров. - А вам разве всё равно?

- Нет, мне не всё равно, - сказал Лунин и почувствовал, что краснеет.

- И мне не всё равно, - сказал Уваров. Они дошли до столовой, но не остановились, а пошли по улице дальше.

- А вас я поздравляю, майор, - сказал Уваров.

- С чем? - удивился Лунин.

- Вы командуете лучшей эскадрильей полка.

- Эскадрильей, которой нет!

- Как - нет? Разве можно сказать про рассохинскую эскадрилью, что ее нет? Это до войны любую часть можно было расформировать и сказать, что ее нет. Каждое подразделение было таким же; как любое другое, и отличалось только номером. А теперь, после полугода этой войны, каждое подразделение имеет свою личность, свою судьбу. И, странное дело, мертвые продолжают жить в своих частях, продолжают учить и вести живых. Это удивительно, но это так. И вторая эскадрилья жива и будет жить. И не случайно, что ее командиром стали вы, а не кто-нибудь другой. Разве вам это не ясно?

Они прошли уже всю деревню насквозь, и улица превратилась в лесную дорогу. Куда они идут? Но тут Уваров повернул назад, и Лунин понял, что они просто прогуливаются.

- Так и я могу сказать, что я комиссар дивизии, которой нет, продолжал Уваров. - У нас три полка да, сверх того, отдельные подразделения, штабы, политорганы, тылы, инженеры, мастерские, строевые отделы, а поднять все самолеты в воздух - так одной полной эскадрильи не получится. И всё же мы дивизия, хотя бы потому, что немцы считают нас за дивизию.

- А они считают? - спросил Лунин.