Читаем Бальзак. Одинокий пасынок Парижа полностью

Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

«Это не Рабле, не Вольтер, не Гофман; это – Бальзак», – писал при жизни французского романиста журнал «Revue des Deux Mondes». Прошли годы, но ничего не изменилось: бальзаковская проза стала ещё актуальнее. Кто-то называл Бальзака «сокровищем мировой литературы», кто-то – «бесценным кладезем ума»… «Ярчайший метеор»… «Бриллиант словесности»… Всё так. Правда, следует добавить: великий французский писатель – намного больше, шире и грандиознее всех эпитетов, собранных вместе.О Бальзаке написаны сотни книг и тысячи исследований. И это ещё больше повышает значимость книги, которую Вы, уважаемый читатель, держите в руках. Уникальность новой работы писателя Виктора Сенчи в том, что впервые за последние годы выходит беллетризованное жизнеописание Бальзака, созданное русскоязычным автором. Именно жизнеописание, но отнюдь не изучение творческого наследия романиста. Широта исторического материала, изложенного автором, отражение социальных особенностей, характерных для Франции XIX века, делают повествование ещё более увлекательным и значимым. Именно поэтому биография великого француза в новом изложении, написанная ярким и живым языком, получилась интересной, захватывающей и во многом поучительной.Новая книга автора позволяет взглянуть на героя не только как на гениального мастера пера, но и как на предприимчивого дельца, кладоискателя, путешественника, любвеобильного дамского угодника и неудачливого политика. А ещё – обычного человека, со своими привычками, слабостями и недостатками, но всё равно гениального. Но как бы ни выглядел Оноре де Бальзак в разных ситуациях, он всегда великолепен!В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Виктор Николаевич Сенча

Биографии и Мемуары18+

Виктор Сенча
Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

Художник Ольга Граблевская

* * *

Моей жене, Марине Викторовне,

посвящаю…

Введение
Вonjour, Paris!

A priori[1].

Это не Рабле, не Вольтер, не Гофман.

Это Бальзак.

Из журнала «Revue des Deux Mondes»

Трясущийся «боинг» вынырнул из чернильного облака и плавно пошёл на посадку. Ещё минута – и лайнер, мягко коснувшись земли, мчится по накатанному асфальту, напоминая со стороны огромного гуся, с шумом пытающегося сбить скорость мощными каучуковыми лапами. Развернулся в направлении аэровокзала, проехал чуть-чуть, притормозил и, недовольно заурчав, встал как вкопанный. Кажется, приехали…

В салоне снуют, отдавая последние распоряжения, стюардессы. Белозубые улыбки в пол-лица. Даже если бы во время полёта в иллюминатор не заглядывало любопытное солнце, всё равно было бы светло уже от этих улыбок.

Два с половиной часа – и ты на месте. Полёт промелькнул, как взмах крыла бабочки. И всё они – вездесущие трудяги заоблачных высот.

– Сок, вино? – поинтересовалась у меня сразу после взлёта одна из стюардесс-француженок.

– А вино Наполеона есть?

– Наполеона? – удивилась та и, смутившись, спрятала на миг белозубое светило.

– Шардоне или кло-де-вужо?..

– Да-да, шардоне… – обрадовалась девушка, ловко достав откуда-то маленькую бутылочку виноградной слезы.

Где-то за час до приземления подошла ещё:

– Чай? Чёрный, зелёный, эрл грей?..

– А как насчёт напитка Бальзака? – решил пошутить я, но опять получилось, что издеваюсь.

– Бальзака? – нахмурила лоб красавица. – А, понимаю: зелёный чай сенча с улуном?

– Кофе, сударыня. Блек кава. Желательно мокко, двойной.

– Мокко нет, – окончательно смутилась стюардесса. – Могу предложить… просто кофе. С круассаном.

– Ну что ж, отлично, благодарю, – киваю я, стараясь быть как можно вежливей. – Тогда просто кофе… с двумя круассанами.

Вот и сейчас, перед выходом в терминал, на вопрос стюардессы, понравилось ли в полёте, благодарю от души. Всё было замечательно, рассыпаюсь в комплиментах, особенно – белозубые улыбки и… кофе. С двумя круассанами. Между прочим, напиток Бальзака. При упоминании имени писателя-земляка девушка слегка зарделась, не преминув заметить, что уж это-то она запомнит…

К иллюминаторам не протиснуться, каждый норовит выхватить за окном первое, самое запоминающееся, впечатление. Хотя, смотри не смотри, ничего нового не выглядишь, везде – как под копирку, будь то Новосибирск, Москва или Париж. И лишь по едва уловимым штрихам можно отличить парижский Орли от подмосковного Шереметьева. Вот промелькнула развесистая пальма; а на взлётку въезжают сразу два безразмерных лайнера, виляя огромными хвостами с полосатыми флагами: прибыли частые гости Парижа – американцы. Кругом самолёты самых разных расцветок – от небесно-голубого до ядовито-зелёного и ярко-оранжевого. По периметру аэродрома чинно выстроились аккуратненькие домики под черепичными крышами, какие у нас увидишь разве что на старинных гравюрах или коврах послевоенной поры.

Ещё одна примета: отсутствие родной кириллицы. Куда ни посмотришь – не за что глазу зацепиться: одни «самсунги» и «люфтганзы» на западный лад. А что вы хотели, «ваше высочество»? В чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Приехал в гости – будь добр, смотри и удивляйся…

И только очутившись в чреве огромного аэровокзала, по-настоящему ощущаешь, что где-то рядом, всего в каких-нибудь полчаса езды, гудит, бурлит и тяжело дышит другое «чрево» – гигантского города, имя которому – Париж.

Париж многолик, загадочен и таинственен, если не сказать больше – мистически своеобразен и неповторим. Для Хемингуэя это был «праздник, который всегда с тобой»; для Золя – город, имевший безразмерное «чрево». А вот Бальзак называл Париж пустыней. В середине своей жизни, когда уже были вкушены первые плоды славы и признания, он вдруг почувствует себя в многолюдной и равнодушной столице одиноким, беззащитным и бесприютным. Писателю вдруг покажется, будто никто ему не рад и нет никакой возможности «жить во Франции и среди отчаянных битв», пожирающих не только здоровье, но и жизнь. И Париж едва не отвергнет гениального «Прометея» человеческих душ.

Итак, «пустыня». Впрочем, даже Сахара бывает интересна – особенно своими оазисами. Кто-то едет в Париж, чтоб очутиться в хемингуэевском «празднике»; кто-то – с головой окунуться в его неуемное «чрево». Пустыня – всегда загадка. Но в Париже есть то, что неведомо песчаным дюнам: оазисы времени. И заглянуть туда для нас было бы большой удачей…