Бамбуковый меч

…Днем тихи токийские улицы. В лавках томятся один–два покупателя, закусочные стоят полупустые, а в кинотеатрах почти никого нет. Но в залах, где стоят автоматы для игры в пачинко, победно играет музыка. Там всегда многолюдно: ведь пачинко — одно из популярнейших развлечений в Японии. Родившееся в Монте—Карло, стране азартных игр, оно на японских островах приобрело вторую родину. Когда входишь в зал для игры в пачинко, то кажется, что вся страна уселась в ряд на высоких стульях и зачарованно следит за падающими стальными шариками. Вот женщина с грудным ребенком за спиной; рядом — шумная компания школьников; невдалеке — пожилой рабочий, группа молчаливых студентов. Никто не смотрит по сторонам: как и в жизни, люди безразличны друг другу, и каждый играет сам с собой. Игра проста: покупаешь десяток шариков и бросаешь их один за другим в отверстие автомата. Проскакивая через хитроумные заграждения, шарик иногда застревает в лунке, и тогда вас ждет выигрыш — шоколадка, пачка дешевого печенья или новая партия шариков. Что же влечет сюда людей?

"После работы меня охватывает чувство одиночества. — пишет в газете "Майнити" известная актриса Дзюнко Миядзоно. — Я необщительна, и ноги сами несут меня в пачинко".

Пачинко завораживает, словно слабый наркотик. Оно как нельзя лучше отвечает самому духу капитализма. Можно отсыпать часть шариков в лунку, и получится сбережение. Можно одолжить часть шариков соседу, и получится дочернее предприятие. Каждый чувствует себя маленьким бизнесменом. Эта игра в жизнь, игра в капитализм — только везет здесь почаще, чем в реальной действительности. Неудачник может вкусить иллюзию победы, а измотанный на фирме клерк — сам немного побыть хозяином. Тем более, что нужно для этого так мало: всего сто иен.

Но подчас выдуманный побег от тягот жизни приобретает реальные черты. Отравление окружающей среды и инфляция, бешеный темп работы и холод людских отношений ассоциируется в сознании многих с дымящей громадой Токио.

В памяти горожан еще живет образ родной деревни и, как воспоминания детства, они ласкают и манят. Кажется, там по–прежнему спокойно и безопасно, а отношения людей исполнены добра и суровой простоты. Уверовав в грезы, все больше сейчас людей бросает опостылевшую работу, распродает небогатое свое добро — и уезжает в деревни и крошечные городки, откуда в старину переселились в Токио их предки.

Если этот путь поколений условно изобразить на бумаге, то получится линия, напоминающая английскую букву "Ю", и поэтому журналисты из газеты "Асахи" окрестили новое социальное явление "поворотом Ю". Как говорит статистика, больше семидесяти процентов тех, кто совершил полный надежды поворот, составляет молодежь в возрасте от двадцати до тридцати лет: ведь в капиталистическом городе ей приходится тяжелее всего.

Однако тоскливое разочарование подстерегает их и здесь. Оказывается, что на сельских фабриках давно уже заняты рабочие места, и пришельцы оказываются не у дел. Мало у кого остались родственники в деревнях, а подчас выясняется, что родство стало таким далеким, что крестьяне отказываются признавать родными незваных городских однофамильцев. Безработные, не нужные никому, пришельцы из города вдвойне испытывают давно знакомый мороз человеческих отношений. Разочарованные, духовно сломленные, молодые люди с горечью убеждаются, что бежать им некуда!

Однажды я встретил Уду в гастрономе. Стоя у витрины, он с недовольным видом разглядывал выставленные там мандарины, ярко–оранжевые и крупные.

— Знаешь ли ты, — спросил он, — что эти мандарины выращены с помощью химических ускорителей роста, и не содержат почти никаких витаминов? А лежащее на том прилавке неестественно–красное мясо разве не фальшиво? Ведь в пищу коровам и свиньям подмешивают гормональные препараты, и животные растут не по дням, а по часам, словно чудовища… Да и вся наша жизнь лицемерна и ненадежна и мало осталось в ней истинных человеческих ценностей!

Уда обреченно махнул рукой и пошел к кассе. Оранжевые мандарины по–прежнему сверкали на прилавке. На вид они были сладкими, сочными и нежными. Кто же мог знать, что они поддельны?..

Сила привычки

Кончился горячий летний дождь, и внутри деревянного буддийского храма стало жарко и душно, как в парнике. Пружинистый пол источал терпкий запах разогретой соломы, росписи на стенах, полные глубокого смысла, грозили расплавиться и стечь вниз, как кисель, и даже увесистый медный Будда, казалось, в изнеможении закатил глаза…

Но несколько фигур в распаренном сумраке храма оставались неподвижны, усевшись на полу в неудобных церемониальных позах. Это были студенты, снимавшие помещение храма для занятий чайной церемонией и собравшиеся на тренировку.

Одетые в вытертые джинсы и длинные модные платья до пят, они были босы. Взгляд прищуренных глаз — загадочен и непреклонен. Их модернистские одежды и смелые прически утратили в эти минуты всякий смысл.