Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме

Те, кто пишет о том времени, часто забывают, что знаменитые Нюрнбергские законы, изданные осенью 1935 года, оказались не такими уж состоятельными. Показания трех свидетелей из самой Германии — эти люди были когда-то функционерами сионистской организации и эмигрировали в самый канун войны — не дают полной картины реального положения вещей в первые пять лет нацистского режима. Нюрнбергские законы лишали евреев политических, но не гражданских прав, отныне они не считались гражданами (Reichsburger), но оставались под юрисдикцией германского государства (Staatsangehdrige). И даже эмигрировав, они не становились автоматически людьми без государственной принадлежности. Сексуальные связи между евреями и немцами, а также смешанные браки были под запретом. Ни одна немка моложе сорока пяти лет не могла работать в качестве домашней прислуги или в любом ином статусе в еврейских семьях. Практически что-то значил только этот последний запрет — все остальные лишь легализовали существующую de facto

ситуацию.

Таким образом, к Нюрнбергским законам даже относились как к фактору, стабилизирующему положение евреев в нацистской Германии. Уже с 30 января 1933 года они превратились, мягко говоря, в граждан второго сорта; их почти полное отделение от остального населения было делом нескольких недель или месяцев — в иных случаях путем террора, но по большей части за счет более чем явного отчуждения окружающих. Доктор Бенно Кон из Берлина свидетельствовал:

«Между неевреями и евреями выросла стена. Во время поездок по Германии мне ни разу не удалось поговорить ни с одним христианином».

Но при этом евреи считали, что они обрели свои собственные законы, они более не были людьми вне закона. Если их заставили жить внутри своей собственной общины — а так было и прежде, — значит, они могут жить спокойно, никто к ним вторгаться не станет.

Как говорили в Reachsvertretung немецких евреев (национальной ассоциации всех общин и организаций, которая была создана в сентябре 1933 года по инициативе берлинской общины — а отнюдь не с подачи нацистов), целью Нюрнбергских законов было «определить платформу, на которой были возможны достойные взаимоотношения между немцами и евреями»; ко всему сказанному один из членов берлинской общины, радикальный сионист, добавил:

«Жить можно при любых законах. А вот жизнь, когда совершенно не известно, что разрешено, а что запрещено, невозможна. Полезный для общества и уважаемый гражданин также может быть и членом меньшинства, окруженного большим народом»[15]

.

И поскольку Гитлер после мятежа Рема в 1934 году укоротил руки СА, штурмовикам-коричневорубашечникам, которые в основном и устраивали погромы и прочие безобразия, поскольку евреи пребывали в блаженном неведении относительно растущей мощи чернорубашечников — эсэсовцев, которые обычно дистанцировались от того, что Эйхман презрительно называл «методами Sturmer», евреи верили в возможность сохранения modus vivendi; они даже предложили свое сотрудничество «в решении еврейского вопроса».

Короче говоря, когда Эйхман начал заниматься евреями — а через четыре года он уже наладил первые контакты с еврейскими функционерами и стал признанным «экспертом», — в Германии все еще продолжались споры между сионистами и ассимиляционистами: и те и другие говорили о великом «еврейском возрождении», о «мощном конструктивном движении немецкого еврейства», ссорились по идеологическим вопросам и по вопросам терминологии, обсуждали вопрос о желательности или нежелательности еврейской эмиграции — как будто этот вопрос от них зависел.

Рассказ Эйхмана во время полицейского допроса о том, как он начал работать в этом отделе — как всегда путаный, но отнюдь не обязательно лживый, — странным образом напомнил об этом времени призрачного счастья.

Прежде всего новый босс, некий фон Мильденштайн, которого и самого вскоре перевели к Альберту Шпееру в Organisation Todt[16], где он, будучи тем, кем так и не удалось стать Эйхману — профессиональным инженером, — отвечал за строительство шоссейных дорог, потребовал, чтобы Эйхман прочел книгу классика сионизма Теодора Герцля Der Judenstaat («Еврейское государство»): этот труд мгновенно превратил Эйхмана в убежденного сиониста.