Банда 2

Худолея Пафнутьев застал в лаборатории — сумрачной захламленной комнате с задернутым черной шторой окном. Освещена комната была лишь каким-то зловещим красным светом фотофонаря. Прошло некоторое время, пока Пафнутьев смог разглядеть эксперта — тот сидел посреди лаборатории, ноги его были вытянуты, руки бессильно свешивались вдоль туловища, голова откинута на спинку стула, глаза закрыты. Когда Пафнутьев вошел и закрыл за собой дверь, Худолей даже не пошевелился. Только рука его слабо дернулась, то ли от смутного желания закрыть дверь, то ли в неосознанном протесте — кого еще черти принесли, зачем...

— Живой? — спросил Пафнутьев.

— Местами, — прошептал Худолей в ответ.

— Как настроение? Боевое?

И опять лишь слабое движение руки — той, что была ближе к гостю.

— Устал? — напористо спросил Пафнутьев. — Ночная смена? Наверно вспотел весь?

— Ох, Паша...

— Все один, все один... — продолжал истязать Пафнутьев. — Ни сна, ни отдыха измученной душе, а?

— Ох, Паша...

— Включаю свет!

—  — Включай... Выключай... Я сегодня не работник.

— А когда ты работник? Хоть бы расписание повесил на дверях... Так, мол, и так, прошу обращаться после дождичка в четверг, а?

— А почему в четверг? — слабо поинтересовался Худолей чуть приоткрыв глаза.

— Ну не в понедельник же! — Пафнутьев включил свет и увидев в углу стул, присел. Вынув из кармана целлофановый пакет с фотографией, он положил снимок на стол и легонько постучал пальцем, пытаясь привлечь внимание полумертвого эксперта.

— Слушаю тебя, Паша, — чуть слышно проговорил тот и с усилием оттолкнулся от спинки стула, приняв хоть и неустойчивое, но все же вертикальное положение. Но тут же, пронзенный страшной болью, снова, откинулся назад. — Говори, Паша... Я все слышу...

— И все понимаешь?

— Почти... Говори, самое важное, я пойму... Хотя, может быть, ты со мной и не согласишься...

— Что пили? — спросил Пафнутьев.

— О! — встрепенулся Худолей, снова принимая вертикальное положение. — Как приятно, Паша, пообщаться с умным человеком... Я тебя имею в виду... Ты ведь не зря повышение получил... Есть в тебе, Паша, умение задать человеку самый главный вопрос... Обладаешь, ничего не скажешь... И что еще в тебе есть... Да, есть, не отнимешь... Тут ты, конечно, того... В общем, понимаешь. На твои вопросы, Паша, хочется отвечать и отвечать... И все так душевно, тактично... Не то что некоторые...

— Кому-то на глаза попался?

— Попался, — безутешно кивнул Худолей и скорбно посмотрел на Пафнутьева красными с перепоя глазами.

— Кому?

— Начальству, — Худолей неопределенно провел в воздухе тощей, узкой ладошкой какого-то синеватого цвета — будто мерзлой тушкой цыпленка провел по воздуху.

— Что пили? — повторил Пафнутьев.

— Ты знаешь, Паша, что самое страшное в нашей жизни? В нашей жизни самое страшное — французское зелье под названием «Наполеон». Уточняю — не коньяк, а какой-то злобный напиток, который имеет ту же крепость, продается в тех же роскошных бутылках с золотыми буквами, но обладает человеконенавистническим характером...

— Втроем уговорили? — прервал Пафнутьев чистосердечные признания эксперта.

— Нет, четвертого угостили, но немного...

— Остальные живы?

— Еще не знаю... Да и сам... То ли выживу, то ли нет...

— Выживешь, — успокоил Пафнутьев. — Закалка — большая вещь.

— Нехорошо говоришь... Вроде, как осуждаешь... Совесть тебя, Паша, будет мучить. Но я тебя прощу... Перед смертью положено всех прощать, ни на кого обиды нельзя держать, уходя в лучший мир, — последние слова Худолей проговорил с трудом и глаза его увлажнились. Он достал из кармана комок носового платка, приложил его к одному глазу, к другому и снова спрятал в карман. — Что у тебя?

— Девушка. Вернее, молодая женщина. Вот, посмотри... Сразу предупреждаю — на снимке одна женщина. Если тебе покажется, что там их две, то зайду позже.

— Красивая, — эксперт отдалил снимок на вытянутую руку и насколько смог всмотрелся в портрет. — Красивая, — снова повторил он.

— Неужели заметил? — усмехнулся Пафнутьев.

— Познакомишь?

— Она не пьет дурные напитки из заморских бутылок и не водят сомнительных знакомств.

— Это я, что ли, сомнительный? — Худолей обиженно поморгал воспаленными ресницами.

— Скажи мне вот что... У тебя есть знакомства в городской газете?

— Ну? — насторожился эксперт.

— Тогда слушай внимательно. Ты делаешь с этой фотографии репродукцию. Увеличь ее раза в три, не меньше... Глянец, кадрировка, обрезка... Чтоб все было на самом высоком уровне. Когда сделаешь, отнесешь в разетуг — Хочешь девочке приятное сделать? — усмехнулся Худолей.

— Я делаю девочке приятное другим способом.

— Каким.? — живо поинтересовался Худолей.

— Не скажу. Отнесешь снимок в газету...

— Я позвоню и тебя там примут, обласкают...

— Третий раз повторяю... Отнесешь снимок в газету. Мне там нельзя возникать.

— Опасно? — проницательно спросил Худолей.

— Да.

— Ага, понятно... Где опасно, иди ты, Худолей... — эксперт отвернулся к черной шторе на окне.

— Отдашь фотокорреспонденту, секретарю, редактору... Кому хочешь. Но снимок должен быть опубликован. И под ним текст. Три-четыре строчки, не больше.

— Какой текст?