Соломенные крыши некоторых домов вспыхивали, стоило на них попасть нескольким искрам. В этом краю не было ни ручьев, ни рек, а колодцы достигали в глубину тридцати-сорока метров, и вокруг раздавались душераздирающие крики и отчаянные проклятия несчастных людей, которые не в силах были остановить огненный поток, уносивший их добро.
В это время Фэнфэн стоял у окна замка Жуи и созерцал зарево пожара, демонически хохоча и потирая руки:
— Ну-с, господа, надеюсь, впредь это отучит вас оказывать мне сопротивление. Припомните-ка Монгон и Эзервиль… Еще немного, и вы станете совсем ручными. Я довольно мягок — всего лишь немного огня в качестве предостережения… Надеюсь, вы хорошо усвоите урок…
Во вторник вечером, когда напуганные крестьяне, дрожа, глядели на почерневшие руины и боялись выходить из уцелевших домов, оборванцы по приказу Фэнфэна собирались в лесу Ла-Мюэт. Они подходили, оживленно беседуя и таща за спиной мешки с провизией, которую удалось без труда изъять у местных жителей. У каждого нашлось что рассказать о вчерашнем погроме. Все смеялись над отчаянием крестьян и радовались нищете, в которую повергли целый край. Когда все собрались, появился Главарь, которого встретили бурными аплодисментами и радостными воплями. Оборванцы всегда были рады устроить резню и пытать огнем свои жертвы, чтобы вырвать добычу, но, кроме того, они были просто одержимы страстью разрушения, а Главарь накануне дал выход их дурным наклонностям и устроил настоящий праздник.
Вокруг костров, пылавших в чаще как напоминание о вчерашней потехе, царило веселье. Ничто не указывало на то, что банда совсем недавно потерпела поражение, что трое товарищей и куча денег попали в лапы жандармов. Зная, что Фэнфэн не оставит этого просто так, все готовились к кровавой мести.
Увидев, что почти все оборванцы собрались, Фэнфэн посмотрел на Батиста Хирурга, совещавшегося со своим приятелем, папашей Элуи, и подозвал его:
— Батист, подойди!
Хирург еще не успел напиться. В плаще из грубого синего сукна, в сапогах с кистями и треуголке он выглядел как зажиточный поселянин.
— Здравствуй, Главарь! — сказал он, почтительно снимая шляпу.
— Здравствуй, Батист!
— Чем могу быть полезен?
— Скажи, Хирург, не мог бы ты при помощи какого-нибудь снадобья заставить в течение суток заболеть, и очень сильно, женщину примерно шестидесяти лет?
— Конечно, Главарь! Пара пустяков. А потом она должна умереть или выздороветь?
— Умереть! А если пошлют за врачом, он не должен догадаться, в чем дело.
— Прекрасно! У меня как раз есть то, что нужно.
— Ты уверен, что все получится?
— Совершенно!
— Смотри, я полагаюсь на тебя. Вот, что нужно: завтра переоденешься нищим и отправишься в сторону Этампа. Попросишься на ночлег на ферму Гранж-Сен-Пер. Знаешь эти места?
— Как свои пять пальцев. Фермерша, вдова Лемэр, живет там со своей мамашей, вдовой Белье… Там есть чем поживиться.
— Так вот, постарайся завтра вечером подсыпать яду вдове Белье.
— А, значит, нужно укокошить старуху, а не молодую…
— Нужно, чтобы на следующий день к полудню она умерла от непонятной болезни.
— Считайте, что дело сделано.
— Теперь ступай, выпей с папашей Элуи, но завтра к восходу ты должен быть трезв как стеклышко.
— Есть, Главарь!
Отдав указания Батисту Хирургу, Фэнфэн переходил от одной группы оборванцев к другой, перекидывался парой слов то с одним бандитом, то с другим, чокался, выпивал, смеялся остротам и, как настоящий подонок, разражался хохотом, услышав сальную шутку. Он остановился перед бледной молодой женщиной, которая, увидев его, быстро отступила с глазами, полными слез.
— О, да это Роза! Здравствуй, дитя мое.
— Здравствуй, Главарь, — сказала бывшая «хозяйка». В ее голосе слышались сдавленные рыдания.
— У тебя, как всегда, все хорошо?
— Нет, Главарь… Сердце болит. Я чувствую, что умираю.
— Нужно лечиться, крошка.
— Главарь, умоляю!.. Франсуа, дорогой Франсуа!..
— Тсс, говори тише. Кривой из Жуи может услышать. Когда ваша свадьба? — спросил Фэнфэн, повернувшись на каблуках.
— О, я отомщу! — вскричала девушка, бросаясь к Кривому, который услужливо попался ей навстречу. — Да, я отплачу тебе, негодяй! Ты ведь поможешь мне, Кривой? Знаешь, я думаю, что полюблю тебя!
— Мадам Роза, будьте осторожны. Вы еще слишком любите его!
— Ах, если б я больше не любила, зачем мне эта месть! Разве для тебя имеет значение, что я отдамся тебе лишь для того, чтобы испытать величайшую радость — увидеть его у моих ног! Дрожащего, несчастного, молящего о пощаде!..
Обычно, если только не намечалась очередная вылазка, Главарь не баловал босяков своим присутствием. Но в ту ночь остался с ними и, как полагается предводителю, без устали снова и снова выслушивал повествование о пожаре на равнине, всякий раз находя слова похвалы очередному рассказчику. После он, как обычно, созвал лейтенантов, чтобы снабдить их секретными указаниями, и удалился.
Вдруг на другом конце поляны раздались пронзительные крики. Звуки эти походили на поросячий визг, хотя на самом деле принадлежали босякам, которые только так и умели выразить бурную радость.