Банда

– Обязательно, – Голдобов посидел некоторое время, отведал осетрины с лимоном, закончил баночку с икрой, но чувствовалось, что без радости. Чем-то он был озабочен. – Значит, ты утверждаешь, что у нас все в порядке и нет никаких оснований для беспокойства?

– Я этого не утверждаю, – поправил Заварзин, исподлобья глянув на Голдобова. – Я сказал только, что сделано все, о чем договаривались. И сделано неплохо. Возникла накладка, но и здесь приняты срочные меры. Хвост обрублен по указанию одного человека, которому не хотелось, чтобы его фамилия мелькала, где попало. И хвост этот – его, не наш. Вот так, Илья Матвеевич, – закончил Заварзин, давая понять, что его покорность имеет свои границы.

– Ладно, не заводись. Иди, подыши немного, мне позвонить надо.

– При мне не хотите?

– Могу и при тебе, – Голдобов посмотрел на Заварзина с пьяным добродушием. – Но тогда в случае чего, буду знать – разговор слышал мой лучший друг Саша. И потому снимать его с подозрения не имею права. Если хочешь – оставайся, – Голдобов поднял трубку.

– Нет уж, Илья Матвеевич, увольте, – Заварзин поднялся. – Как-нибудь в другой раз. Лучше подышу свежим воздухом. Вы все помните?

– Ты имеешь в виду деньги? – жестко усмехнулся Голдобов. – Помню. Я о них всегда помню. Как и о собственной смерти.

– Не понял? – остановился Заварзин в дверях.

– Ладно, потом. Тебе этого не понять. Сам-то ты думаешь о собственной смерти?

– Опять не понял…

– Это не угроза, Саша. Это философия. И немного возраста. Значит, не посещают тебя мысли о смерти… Это прекрасно. А я только о ней проклятой и думаю.

– И о деньгах, – напомнил Заварзин.

– Это одно и то же, – Голдобов тяжело поднялся, проводил Заварзина до выхода на террасу, запер за ним дверь и, вернувшись, снова опустился в кресло, придвинул телефон.

Складки кожи на лице еще больше сделали его похожим на старого породистого пса. Втыкая короткие толстые пальцы в дыры телефонного диска, резко и круто поворачивая его, он набрал номер.

– Привет, старина, – сказал Голдобов, откинувшись в кресле. – Как поживаешь?

– А, вернулся… Поздравляю. Давно о тебе слышно не было… Уж заскучали маленько.

– Слышал я, как вы тут скучаете… Эхо до самого Черного моря докатилось.

– Что делать, что делать… Выбирать не приходится. Как там, на югах-то?

– Жарковато… Не так, конечно, как здесь, но тоже… Жарче, чем у вас, наверно, нигде нет.

– Ты вот вернулся, авось, попрохладнее станет… Знал, когда вернуться, – с укором произнес собеседник.

– Нет, я знал, когда уехать! – рассмеялся Голдобов. Разговор получался странным. Собеседники не называли друг друга по имени и вообще не произносили имен.

Посторонний, случайно услышавший их беседу, наверняка решил бы, что они просто не знают, как убить время. Но человек опытный сразу бы сообразил, в чем странность разговора – оба говорили так, словно заранее были уверены, что их подслушивают, что кто-то записывает их слова и вертятся, вертятся колесики с магнитной лентой.

– Везучий ты…

– Нет, я просто хитрый. Как с работой? Справляетесь? Поделись, может, радость какая есть, может, неприятность… Глядишь, советом помогу, делом, а? А то и повидались бы… По маленькой пропустим, попаримся, глядишь, жизнь-то и помягчает. Про баб давно не говорили, они уж заскучали небось, бабы-то?

– Неплохо бы… Да никто не зовет.

– Заглядывай завтра после службы, а? Старина? Отложи важные дела – государство уцелеет и без твоего усердия.

– Опоздал ты со своими советами. Государство не уцелеет даже с моим усердием. Похоже, ничто уже наше государство не спасет. Есть такое понятие в авиации – флаттер. Неудержимое разрушение самолета в воздухе. Срабатывает ошибка в конструкции. Вот мы сейчас и попали в этот самый флаттер.

– А я прилетел – даже не заметил, – Голдобов не хотел ввязываться в разговор, в котором употребляется такое опасное слово, как государство. – Так как насчет баньки?

– Договорились. Может, и шефа затащить?

– Чуть попозже… Пусть потерпит маленько.

– А то у него свои проблемы…

– Знаю.

– Он ждал тебя. Письмами его одолевают отовсюду. Посылали эти письма отсюда, теперь они вернулись к нему. Ответы писать надо, объяснения, а тут стреляют на улицах…

– Знаю, – резко повторил Голдобов. – До встречи, старина, – и он положил трубку. И тут же без раздумий набрал еще один номер. Голос его изменился, сделался ленивым, будто говорил человек, довольный всем на свете, лежа на диване и почесывая под мышками. – Привет, дорогой… Рад слышать… Тебя так не хватало в дальних краях… Это единственное, чего мне там не хватало.

– О! Кто приехал! Загорел, небось, похорошел?

– Не без этого… Как тут моя красотка? Говорят, неприятности у нее?

– Плывет твоя красотка. Похоже, крепко запила.

– Слышал. Но ты не обижай ее… Не придавай значения ее маленьким женским слабостям. Ее можно понять, такое случается не с каждым… Кто угодно поплывет.

– Это уж точно!

– А то, говорят, натравил на нее какого-то пса злобного, он ей прохода не дает, все допытывается, домогается, все что-то узнать от нее хочет.

– Да ну, какой там пес… Дворняга!