Бандит

Валерий отпустил парня, и тот мешком свалился на землю. – Ах ты сука, – заорал милиционер, выскакивая из машины, – ты чего это делаешь, стервец? – Я владелец кооператива, – сказал спокойно Валерий, – эти двое вымогали у меня деньги. Я им отказал, и они решили проучить меня. А я их поджидал. – Да что ты врешь, – заорал парень, – мы мимо шли, да я его первый раз вижу!

– А ну всех в участок, – распорядился милиционер.

Участковый встретил Нестеренко с ехидной усмешкой: – За старое взялись, гражданин Нестеренко? Хулиганите?

– У меня вымогали деньги, – сказал Валерий.

– Кто? Вот эти пареньки? Стыдно врать, Нестеренко!

Вопреки ожиданиям, Валерия не сунули в обезьянник, а просто посадили на лавку, где дожидались решения своей участи пяток бомжей и две лимитчицы из борделя, именуемого женским общежитием рятнадцатой городской московской фабрики.

Прошло полчаса, и Валерия ввели в небольшую комнатку, где сидел старый обрюзгший опер, с длинным и плоским, как совок, носом и неподвижными глазами цвета хозяйственного мыла.

Перед опером лежала изъятая у Валерия «щучка». Парней в кабинете уже не было.

– Так что же это, гражданин Нестеренко, – с оттяжкой заговорил опер, – я гляжу, вам мало днем молодежь обирать, вы еще и ночью за ней с ножами гоняетесь?

– А это их нож, – пожал Валерий плечами.

– Вы лучше проверьте, из какой кодлы эти пареньки.

– А мы уже позвонили и проверили. Мальчики из хороших семей, школу кончают, у одного дядя, знаете ли, в кремлевской охране.

– Чего же они в полночь по подворотням бегают? – спросил Валерий.

– А они из кино шли, у них и билеты есть.

И, порывшись в кучке вещественных доказательств, разложенных на столе, опер предъявил Валерию два смятых билета.

– И чего это я на них кинулся? – спросил Валерий.

– Один на двоих, как мышь на кошку.

– Тебе видней, чего ты на них кинулся. Может, пьяный, а может, изнасиловать хотел.

– Опер помолчал и сказал: – Деньги у тебя при себе были, значит, придется писать изнасилование.

Валерий почувствовал, как руки его похолодели. – Ты что, – сказал он не своим голосом, – издеваешься, начальник?

– Ничуть не издеваюсь, а вот побудешь в камере до утра, проветришься, завтра возьмем показания.

– В камеру? – заорал Валерий. – В камеру? С изнасилованием? Да вы меня лучше к стенке поставьте!

– А чего? – удивился опер. – Посидишь ночку в камере, тебе не впервой – если обвинение не подтвердится, выпустим завтра на свободу…

Валерий уронил голову на руки и глухо, отчаянно застонал.

Опер удовлетворенно откинулся на спинку стула и закурил. Когда Валерий минут через пять поднял голову, проклятый мент все так же курил. Глаза цвета хозяйственного мыла улыбались кооператору прямо в лицо.

– Значица, так, – сказал опер, – вот этого протокола здесь не было, – и протянул протокол Валерию.

Тот принял бумажку мертвой рукой.

– И денег в кошельке тоже не было. Понятно?

– Понятно, – сказал Валерий, – на метро только оставьте.

Он вышел из кабинета с протоколом в кармане и с пустым кошельком.

Опер Сивашенко был доволен. С наглого кооператора слупил двести сорок рублей, пятнадцать рублей – с обоих парней и еще рассчитывал крупно подоить матушку одного из сорванцов, которая уже летела на такси в участок, дрожа и утирая старым платком подкрашенные карандашом ресницы. «Экий народ свинский пошел, – подумал Сивашенко, откидываясь на скри-пяшем стуле и с сожалением исследуя прогалины, образовавшиеся от древности в лаковом покрытии стола, – мальчишка, зек вчерашний, а вот, понимаешь, двести сорок рублей у него в бумажнике! Откуда у честного человека двести сорок рублей? А потом в магазине масла нет, а откуда в магазине быть маслу, если у кооператора – двести сорок рублей?»

На следующее утро между Валерием и Вилде состоялся краткий разговор.

Томас Вилде сам пришел, виновато пряча глаза, выразил сочувствие по поводу ночного свидания Валерия с московской милицией (тот о деньгах ему не сказал). Томас Вилде скулил, как побитая собака. Щеки его пылали.

– Извините, Валерий Игоревич, что так вышло, – говорил он, растягивая гласные, – я все хотел объяснить вам, но это, признаться, так стыдно…

– Тридцать процентов, – сказал Валерий.

– Что? – Моя доля собственности в кафе составит не пятнадцать, а тридцать процентов.

– А деньги? – Денег вношу, сколько вносил.

– За что? Из-за этой вот кодлы?

– Кодле морду набью бесплатно. А вот когда на тебя наедут всерьез, кто будет объясняться? Я?

Томас Вилде откинулся на спинку стула и долго изучал своего молодого партнера.

– А вы мне нравитесь, Валерий Игоревич, – сказал он. – Думаю, мы сработаемся.

***

На следующий день утром Валерий повез Иванцова смотреть помещение. Тот остался куда как доволен. Его удовлетворенность Валерием выразилась в том, что он обещал втрое увеличить кредит, и попросил на три процента больше. Он сказал, что Валерий такой оборотистый мужик, что от лишних трех процентов не разорится.

– Ты сам подумай, – сказал Иванцов, – мы с тебя брали небольшой процент, потому что боялись, что ты концов с концами не сведешь. А теперь видим – ты надежный клиент, как же мы можем тебя даром кормить?