Бандит

Тот долго всматривался, припоминая, и наконец ответил: – Здорово, Сазан.

Кубарь поднялся с насеста, и они устроились за белым полированным столиком у окна.

– Давно тебя не было видно, – сказал Кубарь.

– Говорят, буржуем заделался.

– Есть немного, – согласился Валерий.

– Говорят, одного из сявок Волка в канализацию засунул. Волк-то сявку за это тоже по морде съездил. «Не приставай, – говорит, – если не умеешь».

Валерий усмехнулся. Потом спросил: – А что это за человек, по кличке Рыжий? Ходит прикинутый; пушка у него с собой, а пользоваться не умеет. Роста какого-то стройбатовского, и уши разные. – Да та еще сволочь, – ответил собеседник. – Человек Шерхана.

– А Шерхан кто такой? – спросил Валера.

– Никогда не слышал.

– Отсталый ты, Сазан, – недовольно сказал Кубарь.

– Шерхан большой человек. Рынок на «Пражской» держит. Говорят, запчастями торгует – все больше подержанными. Может и тачку подержанную продать.

– С документами тачка или без? – С документами.

– Понятно, – сказал Сазан.

Стало быть, у Шерхана были хорошие связи в ГАИ и других местах, если он продавал угнанные машины с документами. – Говорят, где-то завод есть: разбавляют технический спирт водой и на сверлильном станке ставят пробки. Вот этот завод, по слухам, работа Рыжего; пробивной он, Рыжий. Труслив, но хитер. Рыжий бы давно Шерхана скинул, только трусоват больно. Ну, и уши его, конечно, в глазах народа не красят. Вот ты говоришь, пушка. А она у него для запаха. – Да ну? – Да ну. Газовый пистолет – разрешение, понимаешь, выправил и ходит. Не бандит, а половинка бандита, – сам давать в морду любит, только вечно боится получить сдачу. – А отчего у него уши, как у пуделя: одно вверх, другое вниз? Подрался не в масть? – Сявки его говорят, что подрался. Такое заливают… Только есть тут человек из одного с Рыжим двора, так этот человек говорит, что они у него и в семь лет были разного формата.

– Что-то много ты знаешь, – сказал Валерий. – Что знаю, то говорю. – А какие у них отношения с Шутником?

– Скверные. Сволочь они, – сказал собеседник.

– В общак не платят, беспределыцики, молодняк сраный. Понятий не знают, в зоне не были, тьфу!

– Ладно, Кубарь, – сказал Нестеренко, поднимаясь, – будь здоров, не кашляй.

– Слушай, Сазан, а тебе товару не надо? У нас с тобой один контингент – молодежь. А? Продавал бы вместе с мороженым. Сорт «Баскин Роббинс энд Кайф»?

Но Нестеренко, расталкивая танцующих, уже шел к выходу.

Глава 4

Информация, изложенная мелкой «шестеркой» Кубарем, была в целом верной, хотя и несколько устарела.

Шерхан начинал еще в доперестроечные времена. Впервые он явился в Москву в самом начале 70-х как кандидат в олимпийскую сборную страны по вольной борьбе. Из сборной он вылетел по причине, не имеющей отношения к спортивным достижениям, начистив одну весьма толстомясую рожу, сопровождавшую команду в ответственную поездку по Франции. Рожа принадлежала потомственному гэбэшнику. Рукоприкладство Шерхану простили бы и отнесли бы его на счет горячей борцовской крови, – то да се, ну перепутал парень фойе гостиницы с рингом, со всяким может случиться несчастье, однако в порядке джентльменской дуэли гэбэшник настучал на Шерхана, которого тогда звали детским именем Артем Кажгаев, и мастера спорта Кажгаева обшмонали на таможне. Шерхану припаяли попытку импорта гнилой западной идеологии в виде пятнадцати джинсов-«ливайсов» и из сборной вычистили.

После этого Шерхан занимался карате и у-шу, дрался на подпольных боях с тотализатором, а в начале 80-х отправился в турне по России с двумя преданными ему дружками. Он оставался в городах Средней Волги и Ставрополья по нескольку месяцев, проявляя тщательно скрываемое любопытство к жизни директоров мясокомбинатов, овощебаз, универсальных магазинов и прочей публики, которая охотно воровала у государства все, что это государство отнимало, по сути, у народа. Бывало так, что вскоре после отъезда Шерхана коллеги того или иного директора с изумлением спрашивали, отчего у товарища директора так внезапно поседели волосы или откуда ожог папиросой у него на щеке?

Убивал Шерхан в те дни редко; деньгами сорил направо и налево; в зоне никогда не был, в обязательных вопросах рубил слабо и к воровским понятиям относился немногим лучше, чем к Уголовному кодексу. Не раз воры обижались на Шерхана, ибо поседевший после его визита цеховик исправно страховался у местных воров именно от такого случая.

Посылали к нему гонцов: ответы Шерхана в целом сводились к тому, что, мол, не для того он клал с прибором на советскую власть, чтобы бегать под ворами. Мало кому этакий ответ сошел бы с рук; Шерхану сходил, но было известно, что он недаром клялся, что скорее застрелится, чем сядет. Многие считали, что в зоне Шерхан не протянул бы и дня.