Бандитский Петербург

Закрыв границы, большевики смогли остановить этот поток, хотя нам вряд ли доведется узнать, сколько великих творений сгорело в топках печей и паровозов, сколько было унесено смерчем Гражданской войны.

Немного позже советская власть, создававшая свою религию, начала гонение на церковь. Многие церковные служители оказались в тюрьмах и лагерях. Предметы религиозного культа уничтожались с особым неистовством. Революционеры спешили создать нового человека – «гомо советикуса», который подчинялся бы и молился новым богам. Иконы, кресты, складни, лампады снимались с «красных углов» в домах, заворачивались в тряпье и прятались на чердаках, в чуланах и сундуках.

Понимая, какую ценность представляют для некоторых коллекционеров как на Западе, так и в России эти шедевры (а, как известно, запретный плод сладок вдвойне), появились люди, сообразившие, что на этом можно заработать большие деньги, особенно по ту сторону границы. «Ценители старины» различными способами пытались переправить на Запад свои находки, готовя почву для эмиграции и безбедного существования за пределами железного занавеса.

* * *

Девятого апреля тысяча девятьсот девяностого года старший следователь следственного отдела УКГБ УССР по Закарпатской области майор Романов постановил: возбудить уголовное дело по факту незаконного перемещения через границу СССР 43 икон и электропечи, по статьям семнадцать часть вторая и семьдесят УК УССР. А двумя днями раньше… Впрочем, обратимся к документам.

«Седьмого апреля тысяча девятьсот девяностого года Сени Шолта и Ури Мате (граждане Венгрии), следуя из СССР в Венгрию в качестве водителей с грузом пиломатериалов, на КПП „Чоп-Мост“ предъявили таможенную декларацию к грузу. Отправитель – Чаки Эрне, Москва, получатель – Хорват Петер, Будапешт. Груз опломбирован Московской центральной таможней и разрешен к вывозу за границу. Среди пиломатериалов обнаружены три картонных коробки в задней части грузового отсека, в коробках находятся сорок три иконы и электропечь. Сени и Ури утверждают, что им ничего не известно о контрабанде».

Иконы были завернуты в ленинградские газеты. Это был хороший след. В связи с тем, что следствие, точнее, следственные действия, очевидно, должны были проводиться на территории Ленинградской области, создается оперативная группа, состоящая как из украинских, так и из питерских чекистов. От УКГБ УССР – майор Романов, от Ленинграда – старший следователь по особо важным делам следственного отдела УКГБ СССР по Ленинградской области – полковник Карабанов. Тринадцатого апреля Карабанов принял дело к производству.

Летом в маленьких деревушках, где-нибудь на Свири или за Волховом, появлялся скромный молодой человек с холщовой сумкой. Вскоре вся округа знала: приехал молодой художник из Питера, иконами интересуется – «божий человек». Приглашали в дом, угощали, оставляли ночевать, а главное – слушали. А «божий человек» говорить умел: и об утраченной вере, и об иконах, которых скоро уж и не останется на земле Русской, если не сберечь. И случалось так, что слушавшие его старушки сами приносили иконы. Святых молодой человек признавал сразу – не перекрестясь, в руки не брал. Совал бабкам мятые рубли, если деньги не брали – кланялся в пояс и благодарил. Пустым из домов уходил редко – больно мил был человек. Иногда везло – удавалось заполучить стоящие вещи, а это большая удача. Порой художник попадался на глаза местному начальству – на вопрос о себе доставал удостоверение студента Института имени Репина.

Стоит, наверное, вспомнить, что еще до революции в России существовала целая группа людей, специализировавшаяся на кражах ценных икон и золотых украшений из храмов, церквей, домов. Иконы перепродавались, в том числе и за границу. С золотыми вещами поступали порой проще: при невозможности продать ценную вещь она либо частично ломалась, либо переплавлялась и сдавалась в ювелирные лавки – как лом. Эта каста воров получила свое название – «клюквенники».

Наш герой обходился без ножа и кастета. Так, силой убеждения, в поездках и поисках сколачивал свое начальное состояние Юрий Николаевич Малышев.

* * *

Со своей будущей женой Людмилой он познакомился в небольшом кафе на углу Невского и Владимирского, в народе именуемом «Сайгон». В семидесятые здесь тусовались фарцовщики и хиппи, панки и наркоманы, проститутки и рок-музыканты, да и просто те, кто мечтал хоть капельку приобщиться к чему-то, отличному от однообразных буден времен развитого социализма. Кафе считалось островком свободы. Появившись в «Сайгоне», Людмила, инженер-геолог по образованию, не стремившаяся прожигать свои природные способности на поприще геологии, не стала его завсегдатаем. «Сайгон» с его дешевым понтом был ей ни к чему. Она, обладавшая сильным характером, незаурядными организаторскими способностями, умением подчинять людей своей воле, взяла здесь только то, что ей было нужно, – мужа, партнера, человека умеющего делать деньги.