Бандитский СССР. Самые яркие уголовные дела

Василий Комаров, ранее носивший фамилию Петров, родился в 1877 году в Витебской губернии. Родом из многодетной семьи, где все были подвержены пагубному пристрастию — Вася начал пить с 10 лет. К 15 годам он уже был настоящим алкоголиком, употребляя водку лишь по праздникам. В остальное время пил всё, что горело. Служил в армии. После некоторое время ездил вместе с первой женой по Российской империи. Затем работал на складе, откуда воровал продукцию, за что впоследствии был уволен и посажен в тюрьму. Первая жена не дождалась мужа — умерла от холеры, пока он отбывал наказание. Освободившись, Петров переехал в Ригу, где женился на двухдетной вдове Софии. Забитая и абсолютно апатичная, привыкшая к насилию жена была подходящей партией для алкоголика, у которого на почве болезни начали развиваться садистские склонности. Он мог бить и пороть её вожжами сколько угодно, отводя душу и спокойно продолжая деградировать в пьяном угаре.

С насиженного места семейство Комаровых согнала Первая мировая война. Когда немцы стояли уже около Прибалтики, Василий переехал от греха подальше на Поволжье. Во время революционных событий 1918 года Петров записался добровольцем в Красную армию. В её славных рядах срок, отсиженный при царе, ему зачли в плюсы (как-никак жертва царского произвола!). Очень скоро 42-летний Василий Петров получил под командование взвод. Тогда-то ему и довелось впервые высвободить всю взращённую многолетними загулами жестокость!

Василий Комаров с женой (1923 год). Убийца, прозванный за жестокость Человеком-машиной.

В допросной он хвастал деталями своей биографии. Гордился ею! Так вот, за всю службу в Красной армии Василию более всего запомнился проведённый им расстрел дезертира. Ему очень понравилось сладкое чувство власти над чужой жизнью, чувство дареной силы в своих вечно дрожащих пальцах. В современной криминологической традиции первой стадией становления личности маньяка принято считать период, когда его охватывают усиливающиеся фантазии. Вероятно, за всю свою жизнь Василий часто представлял себе акты насилия, выплескивая их в пьяных драках или избивая женщин и детей. Но после легитимированного суровым революционным часом убийства взрослого мужчины подсознательная жажда насилия прорвала последние рубежи здравого смысла.

Василий Петров упоминал о своей любви к делу коммунизма. Однако ему нравился не коммунизм, а подаренная им возможность причинять боль. Довольно скоро Петров попал в плен к белогвардейцам, и некоторое время считался погибшим. Однако он не погиб. Неизвестно, что именно происходило с будущим маньяком в плену у деникинцев, но он всё же выжил. Выкарабкался из плена, вывернулся из-под взоров НКВД и, тихо перебравшись с семьёй в Москву, сменил от греха (и чекистов) подальше фамилию. Поселился Василий Комаров на безлюдной улочке Шаболовке, в доме № 26. После жгучих событий прошлых лет жильцов на ней было немного, а окрестные дома и вовсе превратились в руины, потому жизненное пространство Комарова никем не стеснялось, позволяя ему оформлять свои фантазии в конкретные желания. Физического труда Комаров не любил, оттого предпочёл стать извозчиком. Впрочем, если верить словам самого маньяка, эта работа его не слишком интересовала. Всё, чего ему хотелось, либо плескалось в стакане, либо…

Когда правительство объявило нэп, идейный сторонник классовой борьбы и марксистского взгляда на развитие общественных формаций (если он вообще знал, что это такое) Василий Комаров всей своей пропитой душой возненавидел нэпманов. Как Лёнька Пантелеев или Жоржик Черненький. Впрочем, нет, совсем не так. Те хоть и были хищной породы, но не были чужды отдалённого представления об общечеловеческой морали. Комаров был падальщиком. Он ненавидел любого, кто хоть в чём-то превосходил его самого, а учитывая, что в сравнении с запойным вороватым лентяем даже посредственность казалась гением… К нэпманам же маньяк питал особенную зависть, впоследствии прикрываясь классовой пролетарской ненавистью.

Настоящих почитателей нэпа, лоснящихся от шика и швыряющих направо и налево купюры, он видел крайне редко, поэтому очень скоро переключился на идейных врагов поменьше — спекулянтов, или «хомутов», как он, истинный городской житель, презрительно обзывал крестьян. Рассказывая о своих преступлениях, этот высушенный, хитровато щурящийся старик с неизменным удовольствием описывал убийства, приправляя их народными прибаутками и просторечивой весёлостью. И хотя на вопрос о мотиве он неизменно стыдливо отвечал: «Деньги», следователи видели в его глазах другую жажду. На вопрос, сколько человек он убил, маньяк сообщил неожиданную цифру — больше 30.