Бандиты

— Думаешь, всякие засранцы понимают, кто они есть? Куда там, для себя-то они хороши. И потом, даже если человек не любит себя, разве в постели занимается самоанализом?

— Спасибо, что просветил, — съехидничала Хелен. — Какие планы в жизни?

— Я бросил работу в похоронном бюро. — Хелен явно ждала чего-то еще, и Джек добавил: — Что-нибудь подыщется.

Она все так же смотрела на него, неудовлетворенная его ответом. В открытом вырезе ее блузки виднелись веснушки, по которым Джек когда-то водил пальцем, от созвездия к созвездию, добираясь до двойного солнца, а оттуда — до средоточия ее вселенной. Какая-то связь сохраняется навсегда, если двое любили себя и, как им казалось, любили друг друга, если они помнят об этом — а они оба помнят, судя по выражению ее глаз.

— Что за красотку ты привел?

— Я не знал, что ты нас видела.

— Увидела, когда вошла.

— Она бывшая монахиня.

— Да? А сейчас она кто?

— Ищет себя.

— Как и все мы. Полжизни я ходила по собеседованиям, а чем занимаюсь в итоге? Печатаю рефераты для какого-то придурка, не пойму даже, чем он занимается. В конторах полно людей, все чем-то заняты, но если б они завтра же прекратили бы работать, никто бы и не заметил. Компании производят какие-то идиотские вещи, которые никому не нужны, но как же — они делают великое дело, служат человечеству. С тех пор как мы снова встретились, я все время думаю о тебе, Джек. Я и раньше думала. Скучала по тебе.

Как меняются ее карие глаза — то искрятся весельем, то подернутся печалью, то в них словно вся душа проступает. Одно выражение быстро сменяет другое, ее взгляд не отрывается от глаз Джека, чаруя его, стирая болезненные воспоминания.

— Ты все еще винишь меня в том, что случилось?

— Я никогда тебя не винил. Если кого и следует винить, так этого задрипанного юриста, на которого ты работала.

— Ты только так говоришь. Ты всегда был сама любезность, Джек. — Опять этот взгляд, выворачивающий душу наизнанку. — Позвонишь мне когда-нибудь, Джек?

Джек улыбнулся. Он охотно шел у нее на поводу, лишь бы она сама понимала, что он понимает, что она делает, — а она прекрасно это понимала, по улыбке видно. Да, с Хелен не соскучишься. Конечно, сказал Джек, позвонит непременно.

И пошел к своему столику.

Люси явно обрадовалась ему. Бойлан по-прежнему заливался соловьем, теперь он растолковывал ей, что революция вовсе не сводится к тому, чтобы захватить дворец, рассесться в королевском кресле, закинув ноги на стол, и попивать королевское вино.

— Как ты? — приветствовал он Джека, прервавшись на миг.

— Все в порядке.

Но Бойлан уже повернулся к Люси и продолжал:

— Захватить дворец — это парадная сторона дела, а потом начинается трудная работа. Нужно изменить мнение людей, их обветшавшие, никому не нужные традиции. Прошу прощения за прямоту, сестра, но эти люди считают законным во имя правого дела бросить бомбу, которая оторвет женщине ноги, но раздвинуть ей ноги — это для них смертный грех.

— Вы и дворца-то не взяли, — уколола его Люси.

Бойлан устало ссутулился.

— Все еще впереди.

— Очередная попытка?

— Это что-то вроде игры, сестра. Я должен играть в нее, иначе что мне останется? Мусор на улицах подметать? — С минуту Бойлан молча смотрел вниз, на стол, потом поднял глаза и обратился за помощью к Джеку: — Я хотел бы посетить уборную. В какой она стороне, Джек?

— Там, у выхода.

Бойлан с трудом поднялся и ушел. Люси как-то странно, задумчиво смотрела на Джека. Что-то в выражении ее лица насторожило его.

— Что такое?

— У тебя вчера был пистолет. Бойлан сказал: «На этот раз у тебя нет пистолета».

— Да, я потребовал, чтобы он назвался.

— Ты ходил туда с оружием?

— Нет, это была «беретта» полковника. Я положил ее на место. — Помолчав, Джек добавил: — Когда мы пойдем за деньгами, он не отдаст их нам по первой просьбе. Пойми, нам потребуется оружие. Другого способа нет.

Она призадумалась и ответила, едва шевеля губами:

— Да, другого способа нет.

Фрэнклин де Диос поджидал у входа в ресторан. Он видел, как Бойлан прошел в мужской туалет.