Банджо

Мрачный как туча поздней осенью, Гэс перемахнул через забор из колючей проволоки и побежал к ферме Маккоя. Грива соломенных волос развивалась за его спиной как желтый флаг. Добежав до живой изгороди, он стал призывно свистеть - так он делал, когда они с Сэлли играли в ковбоев и индейцев. Однако теперь, занимавшаяся стиркой Сэлли, услышав птичий свист, почувствовала, что в этот раз ее зовут уже не на игру.

Гэс ждал в тени большого тополя, что рос у ручья. Когда она увидела его, прислонившегося спиной к дереву, выражение беспокойства сошло с ее румяного, веснушчатого лица и сменилось улыбкой.

Гэс молчал, уже сожалея о том, что так спешил.

- Рассказывай, рассказывай скорей, - потребовала она, - говори скорей! Мне нужно вернуться побыстрее, а не то мне достанется.

- Я отправлюсь... - сражаться.

- Сражаться? С кем? Что ты мелешь?

- С фрицами!

- О Боже! Это еще зачем, Гэсси?

- Это мой долг. Лу идет на войну.

- Но тебе только четырнадцать лет! - сказала она таким тоном, будто сама по себе эта цифра была решением проблемы.

- Смотри, какой я большой! И к тому же я умею стрелять лучше, чем многие из взрослых.

- И когда ты отправляешься?

- Завтра утром.

- Уже завтра? - Ее худое личико приобрело откровенно несчастное выражение. - А я что буду делать?

- Ну, ты будешь ждать меня. Будешь оставаться верной мне.

- Конечно, Гэс, конечно! Я обещаю. Ну, а вдруг тебя убьют?

- А ты меня не поцелуешь на прощание? - спросил он, набравшись храбрости.

- Ну, наверное, - сказала Сэлли, подходя к нему поближе и пристально в него всматриваясь. - А ты все это не придумал, а? Чтоб выманить у меня поцелуй за так?

- Может, я тебя вижу в последний раз, Сэлли, - ответил он с благородной торжественностью. И чуть не расплакался.

- Я поставлю свечку и буду молиться за тебя.

- Это будет замечательно - поминай, поминай меня в своих молитвах! И Лу тоже.

- А я слышала, что Моди Коберман из-за него подлетела.

- Лу такого себе никогда не позволял!

- Об этом все говорят.

- Ну, может быть, так получилось, он не мог сдержаться - ведь на войну идет!

- Гэс, и думать не смей ни о чем таком! Я поцелую тебя на прощание, но на этом и все.

Он наклонился к ней, попытался отыскать ее губы своими губами, промахнулся, сделал еще одну попытку и прижал свои плотно сомкнутые губы к ее тонким сухим губам. Гэс качнулся, и чтобы удержаться на ногах, обхватил девочку, ощутив под руками ее плотное тело. Но тут же отстранился. Она стояла с закрытыми глазами; пряди рыжих волос выбились из-под платочка, руки были молитвенно сложены.

- Я буду ждать тебя, Гэс, - прошептала она.

- До свидания, малышка, - сказал он, повернулся и бросился прочь. Он бежал среди деревьев, сильный, златовласый как могучий викинг Лейф Эриксон, а вокруг него простирались уже мрачные леса Пруссии. Бежал он без передышки до самого дома.

Когда ужин закончился, Лу, отодвинув стул, встал, во весь свой огромный рост:

- Пора уже, думаю, сказать вам, что я иду в армию. В канадские части, которые отправляются в Европу.

- Когда? - спросил отец.

- Уезжаю завтра утром.

- Послушай меня, Лютер, - сказал отец, стараясь, чтобы в его голосе прозвучали благоразумие и умеренность. - Насколько мне известно, немцы наступают на всех фронтах. Еще несколько недель - и они сломят французов.

- Тем больше причин отправляться немедленно, - ответил Лу, глядя темными, как у молодого оленя, глазами в окно, где он уже видел la belle France распростертой под ногой германского зверя.

- Но к тому времени, как ты туда доберешься, все уже будет окончено!

- Может быть - да, а может быть - нет. Папа, вы всегда говорили, что следует исполнять свой долг.

- Твой долг здесь, на ферме! Столько всего нужно делать, а наемных работников сыскать теперь трудно. Я же не могу платить им так, как платит Дюпон своим рабочим!

- Не покупайте, в таком случае, больше земли, - сказал Лу, рассмеявшись. - Удовлетворитесь тем, что уже имеете. Ведь вы и так владеете половиной графства Форд. И беспокойства будет меньше, и неприятностей всяких.

- Я тоже иду в армию, - вдруг заявил Гэс.

- А ты заткнись, - сказал Мартин. - Тебе только четырнадцать лет.

- Мал еще, - поддержал старшего отец.

- Я уезжаю утренним поездом, - сказал Лу; на лице у него было решительное выражение, хотя на губах постоянно играла улыбка. - Мы придем, победим или умрем.

Кейти начала плакать - слезы обильно катились из глаз, из носу текло.

- Ты никуда не поедешь, - сказал отец.

- Пожалуйста, Лу, не надо, - стала упрашивать мать, вытирая нос передником. - Пожалуйста, не надо уезжать!

- Здесь я оставаться больше не могу, мама. - Голос Лу был ровным, спокойным - в нем не осталось и следа насмешки или веселья. - У вас есть папа, у него есть вы, у вас, к тому же, столько земли, что обработать ее вы уже не в состоянии... И в доме у нас уже давно никто не смеется.

- Жизнь не такая уж веселая вещь, - сказал отец. - А солдаты, чтоб ты знал, обыкновенные дураки, которым никогда ничего не достается.

- Неужто? - Лу разразился своим язвительным смехом.

- Как я вижу, ты совсем не читаешь Библию. - Лицо отца багровело все сильнее.