Банка для пауков

Слегка пробежавшись по утру по территории теннисного корта и там же приняв душ и переодевшись, Егор Абрамыч отказался от партии в теннис и, погрузив свое большое и грузное тело в лимузин, велел ехать в мэрию. Ни в церковь, ни на кладбище провожать своего старого друга он ехать не собирался, слава Богу, город и так потратился на этих похороны и в финансовом и в моральном отношении более чем достаточно. Без малого тридцать лет прошло с тех далеких деньков, когда он, московский студентик оказался в одной камере с двумя кавказскими уголовниками. Папаша тогда вытащил его, но науки хватило на всю оставшуюся жизнь.

— Это ж ведь не твой мир, Жоржик! — ласково убеждал он сына. — Ну, разве ты — русский, чтобы сидеть на параше и хлебать баланду? И что в ней хорошего, не понимаю. Ну, разумеется, среди нашего народа тоже всегда были подвижники, фанатики, коммунисты, но тюрьма для них не была любимым видом спорта, а скорее необходимым периодом отдыха и раздумий средь бурной повседневной жизни.

— Но папа, поверь, я тоже вовсе не стремился в тюрьму, — со смешком отвечал Егорушка.

— Нет, ты стремился туда, и ты-таки туда попал. Зачем тебе надо было светиться по всему институту с этими проклятыми сигаретами и жувачкой? Ты что — офэня? Я так понимаю, что ты молодой парень, тебе нужны деньги на карман, чтобы сводить в кино этих своих жутких деревенских девиц, но ты же ведь еще и играешь в карты с шулерами. Так научись делать фокусы, выработай ловкость рук, засунь пять тузов в рукав, потом садись и играй, но только не забудь, что после выигрыша ты окажешься у них на пэре! А пойдешь с ними воровать, так они же потом тебя и сдадут. А сказать тебе почему? Да потому что ты всегда будешь чужим в их мире — раз, среди их нации — два. Да посмотри на себя, ты ведь не создан для того, чтобы быть уголовником. Евреи вообще не уголовники по натуре.

— Но папа, а Беня Крик, — вяло защищался сынок, — а этот американец Нудли…

— В каждом народе есть выродки. Почему среди русских почти нет сапожников, зато полно деревянных изб и бараков? Потому что сапоги лучше шьют армяне и ассирийцы. У русских лучше получается махать топором и лопатой. А мы должны заниматься деньгами, сын мой, как итальянцы песнями, французы — гастрономией, а англичане — морем.

— Что мне тогда, идти на факультет бухучета? Я же ни черта не понимаю в математике.

— Во-первых, там не математика, а арифметика. А во-вторых, легче всего сделать деньги на твоей специальности — на строительстве.

И папа объяснил сыну, что в точности так же, как он, зубной техник, заявляет государству одно количество приобретаемого золота и сделанных из него зубов, а делает впятеро больше, и строитель-прораб, имея одно количество цемента и песка, может продать его дважды и трижды и за совершенно чумовые деньги. Тем более легко это делалось в стране, где любой рабочий, начальник любого цеха и завода только и мечтали, как бы побольше украсть у рабоче-крестьянского государства. Разумеется, и тут оставался риск сесть в тюрягу. Но тут ты по крайней мере знал за что садился. Это тебе не за фарцованную жвачку сесть, не за чемодан сворованный. Для хороших «чистых» клиентов у государства были свои комфортабельные лагеря. А для того, чтобы не сесть, надо было делиться с теми, кто тебя покрывал. И сынок, вдохновленный папиной наукой, перевелся на вечерний, и пошел на стройку к одному папиному клиенту. Вначале был учетчиком, потом помощником прораба, к пятому курсу уже сам был готовым прорабом, два армейских года строил дачи генералам, весь генштаб за ним охотился, потому что у Егорки такие проекты были уникальные, не дачки, а «венецианские палаццо в мавританском стиле», как говорил один маршал.

Одно время Егор всерьез подумывал остаться в военно-инженерных войсках, поскольку связи у него к концу службы были обалденные, деньги крутились немерянные, а учета никакого вообще не существовало. На каждую дачку он заказывал вдвое и втрое больше материалов, чем требовалось и отправлял их «налево» таким же дачникам и за наличный расчет. Однако в ту пору случился некий громкий процесс, который военная прокуратура возбудила против одного такого же деятеля, полковника, правда, тот был по хозяйственной части и сплавлял налево продовольствие. Когда Егор узнал, сколько тому впаяли, он счел за лучшее дембельнуться, но со званием и с благодарностями по службе. С армейских лет осталась у него еще и некая заветная записная книжечка, благодаря которой он держал всех этих генералов в кулаке, и которые, он это твердо знал, будут теперь всегда и во всем поддерживать все его начинания.