Банкротство мнимых ценностей

Но Галя ничего не хотела ни слушать, ни видеть. Начались каникулы, он уехал с родителями на море, она – домой в Зарайск. И именно там сделала неприятное открытие, что месячных у нее нет. Сначала решила, что это временный сбой, у нее такое раньше иногда случалось. Но ни в августе, ни в сентябре ничего не изменилось.

– Допрыгалась, дуреха, – резюмировала Альбина. – Давай срочно звони ему.

– Да может, обойдется?

– Не смеши меня! На, держи две копейки.

На встречу он пришел необычно хмурый, выглядел повзрослевшим и каким-то чужим. Не поцеловал ее, не обнял и как будто нарочно держался отчужденно.

Она присела на скамейку у общежития, зябко кутаясь в шерстяную кофту.

– Слушай, мне тебе кое-что сказать надо, – нехотя проговорил Юра.

– Мне тоже, – одеревенелыми то ли от холода, то ли от ужаса губами ответила она, хотя вдруг поняла все и сразу, в ту же минуту.

Его, казалось, терзали какие-то сомнения, он присел рядом и неуверенно сказал:

– Давай сначала ты говори.

– Я беременна, – произнесла Галя и почувствовала, что летит в пропасть.

– Да… Во дела, – он выглядел совсем растерянным. – А я женюсь… Это окончательное решение. Ты прости меня… Давай подумаем, что теперь делать… с ребенком.

– Тебе ничего, это будет мой ребенок. – Она встала и ушла. Он не догонял ее.

А потом была бессонная ночь, половину которой она горько проплакала на плече у Альбины, а вторую, вытерев слезы, обсуждала вместе с ней, что делать дальше. Ребенка Галя решила оставить.

По счастью, они были уже на последнем курсе. А это давало возможность не бросать учебу. Можно было даже попробовать не брать академический отпуск и досрочно защитить диплом.

За эти девять месяцев Галя изменилась так сильно, что если бы ей рассказали об этом год назад – не поверила бы. Она вообще не думала, что способна быть совершенно другим человеком. С глаз вдруг спала пелена, по крайней мере, та часть Гали, которая считала Юру чем-то вроде небесного существа, явно исчезла.

Мысли приняли практическое направление, до этого витавшая в облаках и при возможности не опускавшаяся на землю беззаботная девушка занялась конкретными земными вопросами. Галя стала находить в этом даже какую-то простую радость: решать, где будет жить ребенок, что он будет есть и что будет есть его мать. Отвлеченные мысли о другом мужчине в ее жизни и справедливости общего устройства мира Галя отложила на потом, как несущественные и второстепенные.

Главным сделался ребенок, он стал целью, смыслом, силой и слабостью, делая ее и уязвимой и сильной одновременно.

Мама, узнав новость, очень огорчилась и много плакала. Зарайск хоть и находится недалеко от Москвы, но все же провинциальный город, и рождение ребенка вне брака там осуждалось. Расстроенная мама чуть не на коленях умоляла дочь сделать аборт, но Галя была непреклонна.

Юра больше ни разу не объявился, видимо, он сразу вырвал ее из своей жизни, и Галя сочла, что так даже лучше – ни мук, ни сомнений. Она успела досрочно сдать диплом, чему была очень рада: последние месяцы беременности проходили тяжело, она почти каждый день ходила в больницу, один раз лежала на сохранении. Бесконечные анализы, уколы, постельный режим сильно утомили. Она крепилась, уговаривала себя, что терпит не для себя, а для будущего сына или дочки, и в сердце закипала радость.

Схватки начались неожиданно, за две недели до намеченного срока, когда Галя и Альбина пили чай. Девушку внезапно скрутила боль, она побледнела, выронила чашку и прохрипела:

– Звони!

– Ку-ку-да? – залепетала Альбина. Она вдруг растерялась, ее обычная уверенность и находчивость куда-то пропали.

– В «Скорую» звони, – простонала Галя.

В регистратуре нянечка грозно посмотрела на корчащуюся от боли Галю и строго спросила:

– А где пересдача анализов на хламидиоз?

Галя заныла и начала сползать по стенке. Альбина наконец пришла в себя и рявкнула:

– Да вы что, не видите, ей совсем плохо? Я сейчас главврача позову, жалобу на вас напишу. Нельзя же так к людям относиться!

Нянечка тяжело вздохнула и буркнула:

– Одежду сдать, сама в предродовую палату.

Галя прождала больше часа в холодном коридоре, когда о ней наконец вспомнили, отвели в какой-то кабинет, обрили тупой бритвой, отправили в душ, сделали клизму и определили в предродовую палату. За стеной раздавались крики какой-то женщины, такие страшные, что кровь стыла в жилах. Матрас на кровати оказался пропитан кровью. Но Гале уже было все равно. Она закрыла глаза и попыталась ни о чем не думать, хотя от окружающих вещей и криков хотелось выть самой. Время от времени накатывала жуткая боль, все чаще и чаще. Наконец, когда она совсем перестала уже что-нибудь соображать, ее отвезли рожать. Это продолжалось двадцать часов.

Из роддома ее никто не забирал. Альбина в тот день лежала с высокой температурой, а маме Галя решила пока ничего не сообщать. Она сама вызвала такси и из окна смотрела, как оно подъезжает, потом, тихо попрощавшись с соседками по палате и врачами, спустилась вниз, приняла из рук нянечки сверток с сыном и вышла во двор.