Банный дух. Фантастические истории русских губерний

И видит рыбак: не сом это, а городовой, в мундире, при оружии, ростом не менее двух аршин и семи вершков, с усами, а он, Федот, не на дне омута, а идет по темной улице к огромному дворцу с галереями, ярко освещенному, перед которым стоят кареты господ, приехавших на бал. Преодолев смущение и боязнь, Федот вместе со свитой важного генерала входит во дворец и встает у стены в большом зале, где гремит музыка. Ослепительный свет показывает наряды дам, мундиры, эполеты и ордена военных и сановитых вельмож, фраки и смокинги молодых людей, танцующих с красавицами в париках и драгоценностях, которыми они увешали грудь и голову.

Внезапно музыка смолкает, и все почтительно замирают, глядя на противоположную дверь. Император, императрица и великие князья входят, шествуют мимо почтительно склонившихся гостей к другому помещению. Император одет в военный китель с золотыми петлицами, на груди множество орденов, ноги обтянуты панталонами. Федот во все глаза смотрит на государя, чье прекрасное лицо кажется высеченным на монете из бронзы и оно совершенно: на загорелом лице ярко светятся голубые глаза, их суровое выражение смягчает легкая улыбка. Император, императрица и великие князья прошли между двумя мгновенно образовавшимися рядами гостей, и вся группа исчезла в двери, находившейся напротив той, в которую она вошла. Ряды смешались, началось медленное движение пестрых фигур. Словно стая рыб, – пришло вдруг в голову рыбака нелепое сравнение, но тут перед ним оказалась нарядная барышня, и он в величайшем смущении осознал, что его ведут на танец. Многие присутствующие оттеснились к стенам, и образовалось два ряда танцующих. Музыка стала медленной и торжественной, кавалеры подавали руку своим дамам; Федот подражал их действиям. Процессия пар начала движение, то быстрое, то медленное, которое диктовал оркестр музыкантов. Шуршат шелка и кружева, звенят медали, горят свечи в канделябрах, все течет куда-то – кажется Федоту. Он, наконец, с невыразимым облегчением оставляет молодую красавицу под надзор ее матушки и с непринужденным видом выходит в следующий зал. Тут находится множество столов с золотой и серебряной посудой, снующие лакеи в парадных ливреях сноровисто ставят последние приборы. Федот попятился, но натолкнулся на входящего императора, и торопливо отстранился, ожидая, что его или казнят, или с позором выставят из дворца. Но император вдруг с интересом взглянул на неловкого гостя и, обратясь к императрице, продолжил беседу, начатую за пределами этого зала.

– Так что же, душа моя, вас смущает? Делание добра есть высшая привилегия власти. Возьмем, к примеру, этого молодого человека. Я хочу одарить его в память о том, как он чуть не сбил меня с ног, и сбил бы, не будь я выше ростом и сильнее телосложением.

Смущенный, Федот не поднимал глаз, глядя на изящные ботинки императора, рядом с которыми переступали не менее изящные туфельки императрицы.

– Скажите, юноша, чего вы хотите более: счастья или богатства? Или, может, почестей?

– Я хочу вернуть мою жену и сына,– проговорил рыбак.

– Значит, счастья. Этого я вам дать не могу.

В окружении императора раздались сначала робкие смешки, они усиливались, и к ним стали примешиваться странные звуки, похожие на бульканье.

– Вы не люди! – закричал Федот, хватаясь за пробившийся к нему сверху тонкий, как паутинка, лунный лучик. Перед его глазами все поплыло, будто нарисованную нестойкими красками картину смывало водой: размылся государь-император, затем его свита, потом столы с драгоценной посудой, стены, канделябры и люстры, и скоро исчез дворец; остался только холодный мрак и колыхание водорослей. Морок рассеялся. Вместо нарядных господ видит Федот речных рыб, вместо колонн – коряги, обвитые водорослями. В жилище омутника, сложенном из валунов и останков затонувшей баржи, с крышей из костей лошадиных и человеческих он увидел сына, играющего рассыпанными сокровищами хозяина омута. Мешки со старинными монетами наполовину истлели, и сокровища лежат кучами, есть тут и сундуки с украшениями, и золотая посуда. Но не нужны сокровища Федоту, он пришел за женой и сыном. Взял он дитя на руки, чувствует – совсем холодный ребенок, и словно чужой: отца не узнает, к рыбам тянется. И рядом с ним Леонида, но ее лицо подернуто зеленью, а в глазах стоит ночь беззвездная, глухая, и она не слышит Федота, и не видит его, а когда он протягивает к ней руку, вздрагивает. Ее взгляд проясняется, и он понимает, что Леонида еще жива.

– Милая, пойдем домой,– напрасно умоляет Федот.

– Не отпустит водяной меня, я не вольна, – отвечает она. – Пока его нет, забирай сына и уходи. Только возьми вот этот поднос золотой да блюдо серебряное. А вместо платы отдай ожерелье, которым он меня приворожил.

Но не успел Федот этого сделать: прочь метнулась испуганной рыбиной русалка-жена, и он понял, что возвращается водяной, и что ему пора уходить. Оттолкнулся ногами от дна, и вынесла его река на берег.