Банзай, земляне!

– Что мне следует здесь увидеть? – спросил Кумар. Слова всё так же не имели значения. Землянин произносил их в силу привычки. Главенствующей оставалась мысль, и старик ответил на нее, коснувшись рукой стены. На камне проступили некогда уничтоженные письмена. Ряды из тысяч символов.

– Читай! – потребовал старик, не произнеся ни слова. Он создал визуальный образ необходимого действия и передал его в сознание человека. Интенсивность и реалистичность образа наделяли его эмоциональной окраской, какую обыкновенно передают интонации. – Читай, человек! Это важно.

– Мне знакомы лишь несколько символов из тех, что я вижу, – таким же мысленным манером ответил Кумар. – Как прочесть остальное?

Мальчик, сопровождающий старика, взял человека за руку. Глянул на него снизу вверх. Кумар невольно улыбнулся ему. Мальчик не ответил на улыбку. Просто приложил ладонь землянина к стене.

– Читай!

Сперва Кумар не ощущал ничего, кроме холодной структуры камня под своими пальцами. Затем чувствительные рецепторы кожи опознали ит-рен, чуть более теплый, чем окружающая его плоскость. Следом за ним возник и-цен. Далее ко-гер. Теплыми закорючками проявились другие символы, и каждый вызывал в сознании целую вереницу картин столь же живых и подвижных, как сама реальность. Они обладали звуком, вкусом, запахом и настроением. Каждый символ был дверцей, открывающейся в далекие дали. Человек пошел по выложенным в ряд трупам, ведя открытой ладонью по холодной стене, испещренной горячими тайнами прошлого. Он читал.

25. Маленькое оранжевое приключение

– Что я этим хочу сказать?

Он резко обернулся, пытаясь обнаружить говорившего, но тщетно. Всюду была одна только пыль. Странная оранжевая и поблескивающая белыми и голубоватыми искорками. Она висела клубами, заполняя собой весь мир.

– А ну покажись, Гудини недоделанный! – потребовал Он. Невзирая на то, что всё тело покалывало изнутри, чувствовал Он себя превосходно. А удивительнее всего было как раз то, что Он себя чувствовал. Его не оставляло ощущение, что в данный момент Он в некотором смысле не существует.

– Что я этим хочу сказать? – повторил голос, который не был ни мужским, ни женским, ни механическим и не имел локализованного в пространстве источника, как если бы говорила сама оранжевая пыль. Он не был уверен, что слова обращены к нему. Звуки вполне могли висеть здесь вроде шумовой пыли и не предназначаться для чьих-либо конкретных ушей. – Только то, что в мире есть двери, через которые из него можно выйти, а потом вернуться. Но самые мудрые не возвращаются.

– И куда ведут эти двери? – заинтересовался Он.

– Зависит от того, кто их открывает.

Ага! Говорили все-таки с ним. Язык был понятным, но каким-то непривычным, как если бы Он никогда прежде не слышал его. Мертвый язык.

– Ну, я открыл. Тебе стало легче?

Сделалось вдруг очень интересно, а кто, собственно, такой этот «Я». Еще недавно Он знал про себя почти всё. Теперь знание ограничивалось приятным ощущением своего тела и осознанием пола. Он был уверен, что думать о себе следует в мужском роде. Но и только.

– Ты открыл для себя совсем другую дверь, – возразил голос. – Ту, из которой не возвращаются.

– Но вошел-то в эту.

– Не твоя заслуга. Тебя сюда вытолкнули.

В оранжевых клубах распахнулся динамический туннель с пульсирующими стенами. Он хотел задать вопрос, но его грубо толкнули в спину – будто огромной надутой резиновой грелкой наподдали.

– Не пихайся, сволочь! – запротестовал Он, а мимо уже неслись стены туннеля. Он попробовал сдержать свой ускоряющийся полет, но тут же понял, что не представляет, как это сделать. Сила, влекущая его вперед, была сродни земному притяжению. Ее вроде и не замечаешь, пока она тебя не размажет по асфальту.

– Ну и хрен с ним! – фыркнул Он, отдаваясь на волю притяжения неизвестности, тянущей его вперед. Первые минуты полета Он просто тихо злился, прыгая с одной случайной мысли на другую. Потом сознание вернулось к разговору с голосом из пыли. Он вдруг сообразил, что не помнит большую часть беседы. Только самый конец, начиная со слов: «Что я этим хочу сказать?» А вот о чем шла речь до этого момента и важно ли было сказанное тогда, Он не знал.

Динамический туннель между тем сделался заметно шире, и в нем стали попадаться некие призрачные сущности, оранжевые с блестками, как и весь прочий мир. Казалось, они взирают на проносящегося мимо них странника с гневным презрением, как на нарушителя священной границы, топчущего грязными сапожищами землю чистоты и благодати. Он отвечал на эти взгляды злорадными ухмылками и вызывающе непристойными жестами. Поступать таким образом было особенно приятно от осознания того, что подобное поведение было для него естественным. Он по кусочкам вспоминал самого себя.