Бар эскадрильи

Он повел меня выпить кофе в местную забегаловку. Туристы подписывали там свои послания на открытках с изображением могилы императора. Он лихо за меня взялся. Свет — жестокая штука, особенно на улице Вобан, где много открытого неба. Вблизи и при ярком июньском солнце Шабей выглядел прекрасно. Лицо, на которое можно смотреть вблизи, — это уже половина любви. Ну нет! По мере того, как он мне раскрывал свои замыслы, я, хотя и находила его потрясающим, этого Шабея, я все больше утверждалась в мысли, что не упаду в его объятия. Повторяя себе при этом: а жаль! Но эта механика действовала превосходно: восемь дней в Граубюндене, где снимают «Расстояния», отчаяние, которое нужно приглушить, превосходный отель, билеты у него в кармане… Да, жизнь баловала этого Шабея! Всегда он оказывался на пути удачи, на остановке восточных экспрессов, в самом благоприятном из микроклиматов. Что касается меня, то на поезда я опаздываю, а как только я куда-нибудь приезжаю, начинается дождь. Это я ему и сказала. Или, скорее, я ему сказала: «А что, Патрисия в отъезде?» Он ответил: «Разумеется, а то я бы не предложил вам этого путешествия». Так спокойно. И этот загар, как у инструктора в спортивном лагере, этот насмешливый взгляд.

— Значит, путешествие друзей?

Я буквально побледнела, услышав, как из меня вылетела единственная глупость, которую я не считала себя способной произнести. Даже Шабей выглядел озадаченным.

— А, ну нет, вовсе нет! Мне не хотелось бы вас обидеть, даже не попытавшись вас трахнуть. Вы уж оставьте мне шанс, но давайте лучше не будем сейчас это обсуждать!

Я постаралась рассмеяться как можно менее глупо. Мне вдруг захотелось быть одетой в изысканное платье. Мне стало стыдно за мои линялые джинсы и дурацкую майку. Я не буду спать с Шабеем, потому что я ненавижу спотыкаться о ковры, входя в замок. Но, может быть, все это ерунда. У него вид был такой же глупый, как и у меня. Я долго думала, что весь мир у меня в руках, потому что погоняла хлыстом старых кляч, которых мои замашки укротительницы, наверное, ошарашивали. А настоящие хищники — это совсем другое, даже эта совка Шабей. Парадокс: я не дамся ему, хотя он и оказался бы самым прекрасным трофеем в ягдташе моей плохой репутации. Как только это решение угнездилось во мне (поддаться ему или не предлагать себя?), все стало легко и просто. Я согласилась поужинать с ним в том чересчур расписанном ресторане, в котором официанты обхаживали его по первому классу. После чего он в ореоле своей потрясающей улыбки распахнул передо мной дверцу такси. Над собой он иронизировал или надо мной? На следующий день мы отправились в Граубюнден, причем не на самолете и не в спальном вагоне, а на машине, как это делалось во времена его молодости, после войны… Надо полагать, у него были на ночь намерения.

А протекала она в одном сногсшибательном мотеле в Шварцвальде — каких только крюков не накрутишь в угоду вожделению! И оказалась одной из самых целомудренных. Вместо добродетели иной раз сойдет и обыкновенное упрямство, да еще ощущение, что мне предлагают роль в каком-то старом фильме. Затертая, поцарапанная копия. Пленка оборвалась к одиннадцати часам, когда я закрыла свою дверь перед красивой физиономией Шабея. Обескураженный, он выглядел на столько, сколько ему было.

Немного натянутый за завтраком, который нам подали на террасе под темными соснами, Шабей расслабился лишь за рулем, но вел он слишком быстро. Надо ж было вверить свою шкуру заботам шестидесятилетнего старика, чтобы дрожать за нее, как с каким-нибудь молокососом. Между Базелем и Цюрихом дождь превратил пейзаж в мутную пелену, а шоссе — в зеркало. Я чувствовала себя так, будто меня всю свела судорога, и роняла горькие замечания о глупой музыке стеклоочистителей. Наконец-то мы остановились, скорее мертвые, чем живые, в Куре, маленьком городке с мокрыми прелестями под тяжелыми серыми тучами. Я набила себя пирожными в кондитерской, сидя напротив молчаливого взора любителя кофе. Мы поднимались по долине с варварскими именами, когда в облаках начали наконец-то образовываться просветы. На перевале Юлиер, когда Шабей читал мне лекцию по истории, появилось солнце. И мы стали спускаться к ожерелью озер, постепенно погружаясь в прохладное кружево лиственниц. На расстоянии прямо мох, зеленая пена.

Наконец-то восторг при виде гор, на который я так рассчитывала, чтобы придать мажорную тональность нашему путешествию, согрел мне сердце. Я положила свою руку на руку Шабея, то есть на руль, но осторожный соблазнитель не захотел подобных вольностей на виражах. Потом мы пересекли Санкт-Мориц, городок почти такой же уродливый, как и Кур, весь утыканный колоколенками и флагами, с тротуарами, обставленными галантерейными лавками. Мы были в Понтрезине часа в четыре — подвиг, как я заметила, переполнявший моего старого юношу гордостью.