Барабаны зомби

Что делало эту затею самой опасной из большинства моих планов… впрочем, особого выбора у меня тоже не было. Присутствие Эрлкинга в наших краях опасно увеличило бы число и силу нежити, которую кеммериты намеревались призвать этой ночью. Если бы мне удалось нейтрализовать Эрлкинга, это на порядок убавило бы сил, которых собирались призвать некроманты. Гривейн со товарищи достаточно сильны и без армии суперзомби и мегапризраков. Если я оставил бы их без этой армии, это дало бы Стражам хороший шанс справиться с ними.

Если я не успею призвать Эрлкинга прежде, чем это сделает кто-то из кеммерлитов, или если он вырвется из моего заключения, погибнут люди. Эрлкинг вырвется на просторы лишенной огней чикагской ночи со своей Дикой Охотой, и все, кого они застанут вне домов, окажутся разорванными в клочья.

На улице блеснула молния – какая-то слишком темная, тусклая, чтобы сойти за естественную. Мгновением спустя вечерний воздух разорвал удар грома, от которого маленький домик содрогнулся. Ветер начал усиливаться, а дождь захлестал по окнам с удвоенной силой.

Я не ощущал себя чародеем. Я не ощущал себя могучим, воинственным Стражем. Я не ощущал себя сверхъестественным чемпионом Чикаго, или бесстрашным победителем зла, или дерзким заклинателем, способным дерзко усмехнуться прямо в лицо потустороннему титану, или просвещенным адептом мистических искусств. Я ощущал себя избитым, израненным одноруким человеком с очень малоприятными перспективами на будущее и дурацкими штанами без одной штанины.

В темноте ко мне подошел, прихрамывая, Мыш. Он ткнулся в меня холодным носом и положил голову мне на ногу. Я сидел с закрытыми глазами, но слышал постукивание его хвоста по боковине дивана. Мышу было наплевать на все мои страхи. Он просто прижался ко мне, согревая своим мехом и своей безмолвной верой в меня.

От этого я почувствовал себя лучше. Возможно, Мыш и не самое умное создание на земле, но он смел, добр, предан и мудр звериной мудростью, которая помогает ему знать, кому доверять. Может, я и не сверхгерой, но Мыш считает меня чертовски крутым, а это кое-что значит. Мне довольно и этого.

Я отставил свою чашку, убрал ногу с Мёрфиного журнального стола и встал. Потом, не глядя, взял свой посох, сделал глубокий вдох и стиснул зубы.

Потом, хромая, вернулся на кухню.

– Баттерс, – сказал я. – Оставайтесь здесь с Бобом и Мышом. Прикрывайте меня с тыла. Если увидите что-нибудь угрожающее, орите во все горло.

– Хорошо, – кивнул он. – Будет сделано.

Я кивнул ему и вышел под дождь помериться силой с легендарным повелителем Дикой Охоты.

Глава тридцать третья

Волосы мои промокли и прилипли к голове ко времени, когда я достал из багажника Жучка все необходимое для ритуала. Я напихал все это в спортивную сумку и вышел на середину двора. Стемнело еще не настолько, чтобы я ничего не видел – пока. Но я не мог позволить себе ошибок, поэтому достал из сумки последнюю светящуюся трубку из тех, которыми снабдил меня Кинкейд перед прошлогодним нападением на Маврино логово. Я согнул ее, встряхнул, и она осветила маленький клочок земли вокруг меня зеленовато-желтым светом. Дождь еще сильнее уменьшил освещенное поле, усилив ощущение того, что весь мир ограничен стеной дождя и маленьким кружком травы.

Я начал с круга, в который собирался заключить Эрлкинга. Моток колючей проволоки до сих пор поблескивал заводской смазкой. Я отмотал ее достаточно, чтобы несколько раз больно, до крови уколоть пальцы и устроить круг диаметром футов семь. В техническом смысле этого слова это не была холодная сталь, но в том смысле, который вкладывали в это понятие фэйре, могло и сойти – по крайней мере, железа в этом мотке хватало в изобилии, а в мире фэйре железо страшнее яда.

Я разложил проволоку, обошел круг, по дороге подправляя его и пришпиливая к земле маленькими подковообразными металлическими скобками размером с мой мизинец. Я проверил и перепроверил каждую скобку, потом откусил прикрепленную к земле проволоку от мотка и связал ее концы проволочкой потоньше, затянув ее пассатижами. Потом начертил внутри круга пятиконечную звезду и разместил в ее вершинах несколько предметов, имеющих отношение к личности Эрлкинга: тяжелый ошейник размером на крупную гончую, точильный брусок, маленький охотничий нож, кремень с кресалом и несколько стальных наконечников стрел.

Потом я выложил рядом с атрибутами Эрлкинга, но вне круга, свои собственные атрибуты: потрепанный экземпляр «Хоббита», расщепленный обломок моего последнего жезла, мой револьвер сорок четвертого калибра, парковочную квитанцию, которую я еще не оплатил, и, наконец, серебряный амулет-пентаграмму моей матери. Покончив с этим, я отступил на шаг и еще раз обошел все кругом, проверяя, все ли лежит как надо, и проверяя, надежно ли прикреплен проволочный круг к земле, и не попало ли внутрь ничего лишнего.