Барби. Часть 1 (СИ)

Хозяин, дородный тип в трещащем по всем швам кафтане, даже не счел нужным поворачиваться к ней лицом. Не обращая внимания на посетителей, он снимал с пустой бочки обручи, ловко орудуя молотком и набойкой, при этом сопел так тяжело, будто толкал камень по склону самой крутой из гор адских чертогов.

— Мяса и хлеба! — повторила Барбаросса, ударив ладонью по стойке, — Ну!

— А трюфелей не прикажете? Может, шоколадного мусса? — хозяин c досадой швырнул свой инструмент на пол, — Или там пирожных каких? Нету мяса! Не будет до вечера!

Барбаросса медленно выпустила воздух через нос. Люди, имевшие неосторожность заговорить с ней подобным образом, обычно испытывали глубокое сожаление — сожаление, которое зачастую приходило вместе с болью или после нее. Одному парню в Унтерштадте она как-то переломала ребра только за то, что тот хмыкнул, увидев их с Котейшеством рука об руку. Наглость хозяина «Хромой Шлюхи» заслуживала того, чтобы сделать его самого хромым на долгий период времени. Сомкнувшиеся на кастете пальцы налились тяжестью, точно сами сделались железными.

Кажется, сам Сатана звал ее сегодня размять кулаки.

— Что есть? — процедила она сквозь зубы.

В другое время она охотно приняла бы это приглашение, расколотив сперва лицо нерадушного хозяина «Шлюхи», а после и его посуду. Репутация — что породистый жеребец, который требует постоянного ухода, если забыть про нее, она тускнеет и блекнет, теряя свои полезные качества.

Но сейчас…

Барбаросса вздохнула. После того, как она добыла гомункула, и такой ценой, ввязываться в драку определенно не стоило. Она и без того навертела за сегодня достаточно дел, чтобы создать вокруг себя чертовски ненужную шумиху. Нет, сегодня сестрица Барби будет пай-девочкой, по крайней мере, на остаток дня.

Подняв глаза от бочки, хозяин мгновенно сделался куда более дружелюбным и покладистым. Может, он и посвятил свою жизнь хлопотам на кухне и разливанию пива, но надо быть последним кретином в Броккенбурге, чтобы не узнать униформу «Сучьей Баталии» — строгий, мужского кроя, дублет в пуританском стиле, узкие брюки, белый платок на правом плече.

— Ах, дьявол… — выдохнул хозяин, поднимаясь и отряхивая руки от сора. Знать, его овечьи бельма все-таки распознали, кто перед ним, — Не извольте сердиться, госпожа ведьма, это я от невнимательности. Мы тут, значит, к госпоже фон Друденхаус со всем почтением… Мяса и в сам деле нету, но есть рыбная похлебка. Изволите? С окуньками и пшеном. Могу подать тотчас.

Только теперь, когда он оказался к ней лицом к лицу, Барбаросса поняла, отчего хозяин «Хромой Шлюхи» так отчаянно сопел за работой. Немудрено. Его нос и рот срослись в короткий упругий отросток, напоминающий нос тапира, а зубы во рту сплавились в кривые пластины из мутного стекла.

Либлинг. Барбаросса скривилась. Ну конечно. В забегаловках Нижнего Миттельштадта, особенно дешевого толка, среди хозяев порядочно либлингов. Исключительно деловое соображение. Выставленное напоказ уродство, признак близкого знакомства с демоном, неизбежно будет привлекать зевак, а значит, и посетителей. Простой расчет. Черт, ему бы стоило назвать свою забегаловку «Утконос», а не «Хромая Шлюха», тогда вышло бы хотя бы складно…

— Отнеси похлебку своей маменьке, — буркнула Барбаросса, — Пусть парит в ней ноги. А мне дай нормальной жратвы. И поскорее, пока я не нарезала ломтей из твоего бока!

Ни одна здравомыслящая ведьма не станет есть в Броккенбурге рыбную похлебку. Испарения адских чар давно превратили все озерца вокруг Броккена в ядовитую жижу, одна капля которой могла бы свалить лошадь. Конечно, рыбу ловили на Штейнхудерском озере, откуда и доставляли в Броккенбург, но даже это не гарантировало беспечному едоку безопасности.

Между Штейнхудерским озером и горой Броккен — двадцать одна саксонская миля[4]. Тридцать с лишним, если по безопасному пути. Казалось бы, не так и много, только здесь, в предгорьях, где до сих пор нет порядочных дорог, даже грузовой аутоваген будет тащиться со скоростью старой клячи и путь этот растянется по меньшей мере на неделю. Чтобы выловленная рыба сносно пережила дорогу, штейнхудерские хитрецы наловчились накладывать на нее чары, консервирующие плоть. И чары, как полагала Котейшество, крайне никчемные, наложенные абы как и без понимания процесса.

Барбароссе приходилось слышать о бедняге, который, съев зажаренного у него на глазах осетра, врос в землю, да так прочно, что выкорчевать его не могли даже лопатами. Другой, отведав печеного с грибами карася, повредился в уме и вспорол себе живот. Третий… Черт. В городе, где за каждым углом тебя поджидает по голодному демону, быстро утрачиваешь желание рисковать своей жизнью понапрасну.

— Мяса нет, — устало повторил хозяин, — Есть вчерашний зауэрбратен[5] с крольчатиной.

— Его и тащи. И пиво. Большую кружку! И учти, если там окажется хоть одна муха, я живо сделаю вас близкими родственниками!