Барби. Часть 1 (СИ)

Барбаросса ощутила, как крохотная дробинка в ее грудине едва заметно вибрирует, отзываясь на эти слова. Крохотная, твердая дробинка, поселившаяся в ее теле. Она вырвет ее раскаленными щипцами, едва только вернет себе способность двигаться. Нет, сперва она проломит голову Бригелле, а уж потом…

— Мне кажется, это будет захватывающий опыт для нас обеих, — промурлыкала «шутовка», мягкими касаниями стирая пыль с ее груди, теребя ворот дублета, игриво цепляя ногтем сорочку, — Только вообрази, как обогатится твоя палитра чувств на протяжении следующих часов, Красотка… Ты узнаешь очень многое о своем теле и о тех пределах, которые известны твоей плоти, узнаешь больше, чем многие суки из Броккенбурга в силах узнать за всю свою жизнь. Кроме того… — она внезапно посерьезнела, — Я ведь оказываю тебе немалую услугу, если подумать.

— Правда?

Бригелла резко поднялась.

— Конечно. Избавляю тебя от необходимости бороться с самой собой и тем куском тухлятины, что ты таскаешь с собой в мешке. Ох нет, я говорю не про гомункула, что ты утащила у старика, Красотка, я говорю про твою гордость. Поверь, если бы я не избавила тебя от мук выбора, твоя блядская гордость причинила бы тебе уйму хлопот! Как причинила бедной Панди перед смертью.

Бригелла вновь взяла в руки постромки и проверила на разрыв. Кожа была хорошей, пружинистой и прочной, так и вьющейся в ее ловких пальцах. Наверняка она мастерски умеет вязать узлы, отстраненно подумала Барбаросса, пытаясь мыслью нагреть обмякшие мышцы. И не только это. У маленькой Бри до хера скрытых талантов…

Бригелла несколько секунд молча играла с постромками, то сооружая какие-то хитроумные самозатягивающиеся петли, то беззаботно раскручивая их вокруг себя, точно обычная девочка, играющая на улице с бечевкой.

— Мы привыкли считать, что гордость — это маленький изящный зверек сродни мангусту, на деле же это зубастая тварь, которая охотно пускает в ход зубы, причиняя нам дополнительные страдания. Монсеньор Цинтанаккар в своей милости отпустил тебе срок в семь часов. Поверь, если бы не я, все это время ты металась бы по Броккенбургу, как металась несчастная Панди, разрываясь между болью и гордостью. Боль влекла бы тебя к дому старика фон Лееба, сдаваться, каяться и просить его милости, гордость — в противоположную сторону. Человек, мечущийся между болью и гордостью, похож на несчастного, которого терзают сразу два хищника. И знаешь, что? — Бригелла доверительно понизила голос, — Боль всегда оказывается сильнее.

— Иди нахер, Бри.

— Мы обе знаем итог этой битвы, Красотка. Ты сдалась бы. Как сдалась Панди. Твоей гордости в какой-то момент пришлось бы заткнуться. И ты поползла бы на карачках на Репейниковую улицу, в обоссанных штанах, воя от ужаса и боли, моля о снисхождении…

— Херня! — Барбаросса едва не клацнула вновь зубами, — Пандемия не вернулась бы к старику даже если бы ее душила дюжина демонов!

Бригелла улыбнулась.

— Ты взрослая девочка, а все еще веришь миннезангам. Это в песнях героини бесстрашны и всегда идут до конца, не останавливаясь перед тем, чтобы броситься в пропасть с вершины крепости, и пусть весь мир горит огнем!.. Жизнь устроена совсем по другим правилам, дорогуша. Панди могла сколько угодно воображать себя принцессой среди воровок, швырятся монетами, пускать пыль в глаза, шалить и соблазнять простушек вроде тебя своей показной удалью и презрением к смерти. Но только лишь до тех пор, пока не ощутила удавку на своей шее. Монсеньор Цинтанаккар живо взял ее в оборот. Он умеет урощать строптивых девчонок, уж поверь мне. В его руках даже самые хитрые оторвы быстро становятся шелковыми.

— Панди сожрала бы любого демона, не моргнув глазом.

Бригелла кивнула.

— Некоторых — возможно. Но не таких как Цинтанаккар. Он не просто демон, он великий зодчий боли, ваяющий новые формы искусства из скучной и опостылевшей человеческой плоти. Он знает больше тайн тела и разума, чем известно нам, и, поверь, он чертовски серьезно относится к своей работе. О да, наверняка Панди сдалась не сразу. Гордость заставила ее помучиться. Уверена, она не один час металась по Броккенбургу, ища помощи и защиты, пока не вышел отпущенный ей демоном срок. Да и как она могла сопротивляться? Все хитрые трюки и проверенные уловки из ее арсенала бессмысленны против существа, которое сидит в твоем собственном нутре. Вся ее хитрость и презрение к смерти ничего не стоили против демона, которому дана власть над твоим телом и разумом. Панди проиграла, Красотка.

Херня, подумала Барбаросса, отчаянно пытаясь сжать кулаки. Онемевшие пальцы повиновались, но чертовски медленно, и были так слабы, что не смогли бы задушить и птенца.

Херня. Только не Панди.