Бархатные коготки

— Слишком похожа… на мальчика? Ты мне ничего такого не говорила! Слишком похожа на мальчика… ага, стало быть, лучше уж Уолтер! Ты… ты его любишь?

Она отвела взгляд.

— Он очень… добрый.

— Очень добрый. — Я услышала наконец в своем голосе ноты горечи и недовольства. Выпрямилась, отстраняясь от Китти. — И ты пригласила его, когда меня не было, и он был добр к тебе, в нашей постели… — Внезапно подумав об испачканных простынях и матрасе, о ее обнаженном теле, которого касались его руки, его губы, я поднялась на ноги. — О боже! И долго бы это длилось? Давала бы мне целовать тебя, после него?

Китти потянулась за моей рукой.

— Клянусь, мы собирались сегодня же тебе рассказать. Сегодня же ты бы все узнала…

В ее словах мне почудилось что-то странное. Я расхаживала вдоль кровати, но теперь замерла.

— О чем ты? Что это за все?

Она уронила руку.

— Мы… о Нэн, только не сердись! Мы собираемся… пожениться.

— Пожениться? — Я бы додумалась и сама, если бы у меня было время, но времени не было, и от этого слова я совсем сникла. — Пожениться? А я… как же я? Где я буду жить? Чем заниматься? А как же, как же… — Мне пришла в голову новая мысль. — Как же наш номер? Как мы будем работать?..

Китти смотрела в сторону.

— Уолтер кое-что задумал. Новый номер. Он хочет вернуться на эстраду…

— На эстраду? После этого? С тобой и мной?..

— Нет. Со мной. Со мной одной.

С ней одной. Меня затрясло.

— Ты убила меня, Китти, — сказала я.

Я не узнала собственного голоса; думаю, он напугал Китти: она бросила дикий взгляд на дверь и заговорила стремительно, каким-то пронзительным шепотом.

— Не говори этого. Понимаю, ты потрясена. Но ты увидишь, со временем… мы снова станем друзьями, все втроем! — Она потянулась ко мне; голос ее сделался одновременно пронзительней и спокойней. — Разве ты не понимаешь, что это только к лучшему? Когда Уолтер станет моим мужем, кому придет в голову, кто скажет… — Я отстранилась, она схватила меня крепче и наконец панически выкрикнула: — Ты же не думаешь, что я позволю ему нас разлучить?

Я толкнула ее, и она упала обратно на подушку. Китти по-прежнему куталась в покрывало, но оно немного сползло, оставив на виду выпуклость груди с розовым соском. Чуть ниже ямочки под горлом, легонько вздрагивавшей при каждом вздохе, каждом биении сердца, висела на серебряной цепочке жемчужина, мой подарок. Мне вспомнилось, как я целовала ее три дня назад; быть может, этой ночью или утром Уолтер осязал языком ее холод и твердость.

Подскочив к Китти, я схватила цепочку и — снова как персонаж дурного романа или пьесы — рванула. С легкостью поддавшись и щелкнув, она повисла, разорванная, у меня в руке. Ненадолго задержавшись на ней взглядом, я отшвырнула цепочку, и она со звоном упала на пол.

Китти крикнула — наверное, позвала Уолтера. Во всяком случае, дверь распахнулась и он появился: бледное лицо в рыжих бакенбардах, подтяжки все еще торчат из-под пиджака, рубашка без воротничка болтается вокруг шеи. Забежав по ту сторону кровати, он прижал к себе Китти.

— Если ты сделала ей больно… — начал он.

Я рассмеялась ему в лицо.

— Сделала больно? Да я бы ее убила! Будь у меня пистолет, я бы прострелила ей сердце и сама бы застрелилась следом! И тебе бы достался в жены труп!

— Ты спятила, — сказал он. — У тебя не выдержали мозги.

— Ты этому удивляешься? Ты ведь знаешь — она тебе рассказывала — кто мы друг другу — кем мы друг другу были?

— Нэн! — поспешно прервала меня Китти.

Я не сводила глаз с Уолтера.

— Знаю, — медленно проговорил он, — вы были… любовницами, чем-то вроде.

— Вроде. Вроде чего? Держались за руки? Думаешь, ты первый заполучил ее в постель? Рассказывала она тебе, что я ее трахала?

Уолтер вздрогнул — я тоже, потому что слово прозвучала ужасно; прежде я никогда его не произносила и не ожидала сейчас, что оно сорвется у меня с языка. Но глаз он не опустил, и я с ужасом поняла: это ему известно и мало его заботит; может — кто знает? — даже нравится. Будучи джентльменом, он не позволил себе произнести непристойность, но выражение его лица — странным образом соединявшее в себе презрение, сочувствие и жалость — говорило о многом. На его лице было написано: Разве это называется трахать? Хорошо же ты ее трахала, если она тебя бросила! Ты трахала ее тогда, а я — сейчас и буду впредь!

Он был мой соперник, и победа досталась ему.

Я сделала шаг назад, потом еще. По-прежнему опираясь головой о широкую грудь Уолтера, Китти судорожно глотала воздух. В ее больших глазах блестели непролитые слезы, обкусанные губы алели; на бледных щеках сильней выделялись веснушки — они усеивали также плечи и часть груди, не укрытую одеялом. Такой красивой я ее еще не видела.

Прощай! — подумала я, повернулась и бросилась бежать.