Барнеби Радж

— А не видели вы, джентльмены, — произнес вдруг Джон, осматриваясь с видом человека, потерявшего носовой платок или другую мелочь. — Не видел кто из вас тут гроба?

— Уиллет! — ахнул мистер Хардейл. А Соломон уронил нож, и все его тело сразу обмякло. Он мог только пролепетать: «Господи!»

— Я потому это спрашиваю, — продолжал Джон, ни на кого не глядя, — что недавно сюда заходил покойник и ушел в ту сторону. Если он принес с собой свой гроб и оставил его тут, я могу сказать вам чье имя написано на дощечке. Ну, а если гроба нет, — значит, не о чем и толковать.

Мистер Хардейл слушал его, притаив дыхание, и не успел Джон договорить, как он вскочил на ноги и молча потащил Соломона Дэйзи к двери. Мигом взлетел он в седло, посадил за собой Соломона и стрелой помчался туда, где еще сегодня днем солнце освещало великолепный дом, а сейчас на его месте осталась лишь груда развалин. Мистер Уиллет поглядел им вслед, прислушался, осмотрел свои руки и ноги… Убедившись, что он все еще не развязан, он не проявил ни огорчения, ни гнева, ни удивления и впал в прежнее состояние, из которого вышел так ненадолго.

Доскакав, мистер Хардейл привязал лошадь к дереву, схватил своего спутника за руку и крадучись двинулся вместе с ним по дорожке туда, где прежде был сад. Он только на секунду остановился, посмотрел на еще дымившиеся стены, потом на звезды, светившие сквозь разрушенные потолки и полы, на кучи золы и обломков. Соломон робко заглянул ему в лицо, но губы мистера Хардейла были плотно сжаты, черты выражали суровую решимость; ни одной слезой, ни взглядом, ни жестом не выдал он своего отчаяния.

Он обнажил шпагу, пощупал под плащом грудь, словно там у него было еще какое-то оружие, затем снова схватил за руку Соломона и, осторожно ступая, обошел дом. Заглядывал в каждый проем дверей, каждую пробоину в стенах, возвращался при малейшем шелесте ветра в листве, обшаривал вытянутыми руками каждую темную дыру. Так обошли они кругом весь дом и вернулись на то место, откуда начали обход, не встретив ни одной живой души, не найдя и следа какого-нибудь притаившегося здесь разбойника, отставшего от своих.

Подождав немного, мистер Хардейл несколько раз прокричал: «Эй!», затем громко произнес:

— Есть тут кто-нибудь, кто знает мой голос? Бояться больше нечего. Если здесь прячется кто из моих, умоляю вас — отзовитесь!

Он стал окликать всех домочадцев по имени, но только эхо уныло отвечало со всех сторон; потом снова наступила тишина.

Они стояли внизу у башни, на которой висел набатный колокол. Пожар не пощадил ее, к тому же здесь все было изрублено, распилено, разбито в щепки, и башня была вся открыта ночному ветру. Но часть лестницы уцелела и вилась над горой мусора и пепла. Остатки разбитых, неровных ступеней кое-где могли еще служить ноге ненадежной, шаткой опорой, а дальше снова терялись за выступами стены или в густой тени, которую отбрасывали другие развалины, потому что луна уже взошла и ярко сияла в небе.

В то время как мистер Хардейл и Соломон стояли, прислушиваясь к замирающему вдали эхо в тщетной надежде услышать чей-нибудь знакомый голос, с башня вдруг посыпался мусор. Соломон вздрогнул — его пугал каждый звук в этом печальном месте — и, взглянув на мистера Хардейла, увидел, как он повернулся в ту сторону и стал напряженно всматриваться. Внезапно он быстро зажал Соломону рот и снова уставился на башню. Глаза у него засверкали. Шепотом приказав Соломону стоять смирно, если ему жизнь дорога, молчать и не шевелиться, он, затаив дыхание, согнувшись, проскользнул в башню, держа шпагу наготове, и скрылся из виду.

Соломону было очень страшно одному в таком безлюдном месте, да еще после всего, что он видел и слышал сегодня. Он предпочел бы пойти за мистером Хардейлом, но было в глазах и поведении мистера Хардейла что-то такое, что приковало маленького причетника к месту, и, боясь даже вздохнуть, он смотрел на лестницу башни со смесью страха и любопытства.

Снова посыпался мусор — едва-едва слышно; потом еще, и еще — казалось, он скользил из-под чьих-то очень осторожно ступавших ног. Затем Соломон различил смутные очертания человеческой фигуры. Человек поднимался по лестнице бесшумно, часто останавливался и смотрел вниз. Он то весь был на виду и продолжал трудный подъем, то скрывался из виду.