Барон и Лаура

Мой старый учитель мог бы мною гордиться. Он научил меня разговаривать на пяти языках. Хотясреда обитания старого пирата наложила некоторый отпечаток на его лексиконе. Со временем я понял, что проще всего мне удавалось объясняться со всякими отбросами общества и людьми неопределенного социального статуса. Но надо отдать должное, мой отец, старый барон Сван по-моему ценил учителя как раз за эти особенности. А может быть, причиной был совместный трехлетний поход в поисках Земли Дальнего Инда. Отец был капитаном каравеллы, а учитель его боцманом. Земли полные золота они так и не нашли и, тем не менее, отец вернулся из похода с тремя немалыми сундуками золота, происхождение которых осталось для меня загадкой, над решением которой я всячески пытался не задумываться. Во избежание. По возвращению из похода всю команду отцовской каравеллы вскоре повесили, за исключением тех немногих несчастных, которых отправили на рудники. А вот боцман стал у меня учителем словесности и языков.

И снова все та же недосказанность, опять непонятный второй план. Хотя казалось бы, что тут может быть неясным. В наличии - суровый отец, в бытности капитан каравеллы, его верный сподвижник — боцман, пират и по совместительству учитель и, наконец, юноша со взором горящим — сам юный барон Сван - почтительный сын, восторженно внимающий своему воспитателю. Непонятно только, отчего лица и самого капитана и его бесстрашного боцмана покрываются смертельной бледностью, когда послушный сынишка время от времени задумывается и окидывает своих наставников отрешенным взглядом. А в голове у самого юноши, у молодого барона Свана, возникает ну совершенно с моей точки зрения несуразная мысль: “Как-то я нынче неудачно выбрал легенду для легализации. Может быть, заменить этих двух идиотов на что-нибудь более приличное. Да ладно - пусть живут. В следующий раз буду разборчивее”

Снова всякая чушь мерещится.

Возвращаясь к воспоминаниям о своих приключениях, уверен, что и само это путешествие в ставку Падишаха стало возможным только после того, как я объяснил на добротном арейском окружившим меня копейщикам все, что я думаю об идиотах, которые будят спящего человека тычком древка копья под ребра. Наверное, местный командир решил, что разговор со мной может повеселить Падишаха.

В ставку к Падишаху, в священный город Иссу, я попал через неделю. К этому времени все мои раны благополучно зажили, я даже поправился на пару килограммов. Держали меня в статусе ценного пленника, что предполагало наличие удобоваримого, хорошо охраняемого помещения для проживания, регулярное трехразовое питание, медицинскую помощь и ежедневное многочасовое общение с местным дознавателем, который с помощью помощника переводчика-латиниста старался выпытать у меня мифические военные тайны касательно планов военного руководства относительно стратегии Третьего палестинского похода.

Наличие переводчика было обусловлено тем, что я тщательно скрывал свое знание арейского языка. По неведомыммне причинам тайная служба была не в курсе о том, что я знаю арейский, продемонстрировав это при пленении и недельном путешествии.

Допросы проводились без излишнего усердия, другими словами, без пыток, что, судя по отдельным репликам дознавателя, очень раздражало последнего и отражалось, по его мнению, на качестве полученной информации. Мне так и не удалось его убедить, что у нашего руководства по определению отсутствовали стратегические планы, поскольку наличие таковых требует как минимум наличия мозгов.

Исходя из разговоров между дознавателем и переводчиком, которые непрерывно болтали между собой на арейском в процессе допроса, запрет на пытки был санкционирован с самого верха.Мое тело должно было предстать перед очами Падишаха в неповрежденном виде, чтобы ничем не омрачить зрелище четвертования или погружения в кипящее масло. Эти клоуны в моем присутствии даже поспорили между собой на пять туманов о том, какую казнь для меня выберет Падишах. От них же я узнал что ставки на вид казни которую выбирал для пленного сам Падишах, являются чуть ли не главным развлечением местного бомонда. Огромные суммы передавались ростовщикам, выполнявшим здесь функции букмекеров, в обмен на расписки с указанием вида казни.

Должен сказать, что в тот раз я чуть не сознался в своем знание арейского языка: очень хотелось поучаствовать в пари и сделать свою ставку. Остановило только отсутствие денег и понимание того, что при любом раскладе мне вряд ли удастся воспользоваться выигрышем. Разве что убедить букмекера принять ставку на зерро, то бишь вариант при котором я останусь в живых. Хотя окажись на моем месте Отец Гор, тот еще иезуит и крючкотвор, он бы наверняка вписал бы в расписку обязательства по выплате в свою пользу при условии что меня, например, не сварят в масле. В этом случае, даже избежав второго вида казни и останься я в живых — платить все равно бы пришлось. С маслом то по любому — пролет. И хоть деньги так и не появились, но мне стало веселее.