Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Пожалуй, гораздо больше, чем красных, барон презирал и ненавидел «своих» — военных и гражданских чинов Белого движения, пытавшихся нажиться на войне, сделать свой — большой или маленький — гешефт. В. И. Шайдицкий вспоминал, как на станции Даурия стоял дожидавшийся отправки эшелон, состоявший из вагонов 1-го и международного классов. В эшелоне ехали высокие чины разных ведомств вместе с семьями из Омска прямо за границу. «Наблюдая за жизнью в вагонах, из которых никто не выходил, зная, что барон поблизости, я стоял на перроне. Ко мне подошел барон и спросил: «Шайдицкий, стрихнин есть?» (Всех офицеров он называл исключительно по фамилии, никогда не присоединяя чина.) — «Никак нет, Ваше Превосходительство!» — «Жаль, надо всех их отравить». Разумеется, сказанное бароном было своеобразной шуткой, проявлением своего рода «черного юмора». Однако подобные реплики, брошенные мимоходом, порождали (и продолжают порождать) различные слухи о «патологическом садисте» со станции Даурия.

Впрочем, однажды Унгерн решился действовать всерьез. Через станцию должен был пройти состав с начальником Французской военной миссии при Омском правительстве, командующим войсками западных союзников в Сибири, дивизионным генералом М. Жаненом. Несколькими неделями ранее при полном попустительстве М. Жанена был арестован чехословаками и выдан красным Верховный правитель России и Верховный Главнокомандующий адмирал А. В. Колчак. Изменническую роль сыграл М. Жанен при наступлении на Иркутск частей генерала Скипетрова, посланных Г. М. Семеновым для освобождения Колчака. Обратимся снова к воспоминаниям В. И. Шайдицкого, оставившего точное и вместе с тем весьма эмоциональное описание «инцидента с поездом Жанена»: «Однажды вошел ко мне лихой всадник комендантского управления и доложил: «Ваше Высокоблагородие, так что барон требует». Явившись к нему, я услышал нечто необычное, впервые введшее меня в волнение: «Уничтожить поезд и всех, кто в нем» — это смысл приказа барона, который всегда отдавал очень коротко, предоставляя подчиненным начальникам понять приказ и проявить инициативу в действиях, и не терпел, если испрашивали разъяснений, но на этот раз, обдав меня своим острым взглядом, дал и объяснение: «Завтра из Читы будет проходить поезд генерала Жаннена (так у Шайдицкого. — А. Ж.)

в Маньчжурию», а также детали: «Форт у восточного семафора снабдить максимумом оружия и патронов, от меня две сотни пешими, цепью разместить по выемке железнодорожного полотна, а одну мою сотню в конном строю держать укрыто. Мне быть на форту». Полотно железной дороги у восточного семафора, выходя из выемки, делает крутой поворот влево на насыпь, и в этом месте должны быть вынуты все гайки из стыков рельс. Выйдя из штаба дивизии, я направился к месту завтрашнего «действия», подробно осмотрел местность, наметил расположение цепей и конного резерва, а главное, избрал район «месива» и соответственно с ним высоту прицела и точку прицеливания. Не знаю, получили ли приказы о сем другие начальники частей дивизии, так как никто из них никогда не узнал о полученном мной приказании — в нашей дивизии языком не болтали. На следующий день пред тем, как я собирался вызвать к себе командиров сотен, начальник дивизии впервые отменил свой приказ — атаман Семенов по прямому проводу умолил барона не совершать этого акта мести».

Правда, Андрей Кручинин находит в рассказе В. И. Шайдицкого историческую несообразность. «Шайдицкий, — пишет Кручинин, — по его собственному утверждению, «приехал в Даурию в начале февраля 1920 года», когда поезд Жанена уже должен был проследовать полосу отчуждения, а готовившееся покушение, судя по тексту воспоминаний, следует отнести самое раннее к марту». По предположению Кручинина, «в действительности речь шла о штабном эшелоне кого-либо из старших начальников Чехо-Словацкой армии, возможного генерала Сырового. Имена двух генералов-предателей, похоже, были вообще для русских офицеров взаимозаменяемыми…»

Показательно, что лишь два высших офицера русской армии на Дальнем Востоке — атаман Г. М. Семенов и барон Р. Ф. Унгерн-Штернберг, — находившиеся с Омским правительством в довольно сложных отношениях, нередко вступавшие в конфликты и с Верховным правителем — адмиралом А. В. Колчаком, не бросили своего главнокомандующего, а предприняли попытку или спасти его (Семенов), или, по крайней мере, отомстить за него.

Многие русские люди надолго запомнили ту предательскую роль, каковую сыграли западные «союзники» в крушении белого дела в Сибири и на Дальнем Востоке. В1938 году безымянный читатель Русской публичной библиотеки в Белграде напишет на одной из страниц экземпляра «Воспоминаний» атамана Семенова: «Русская молодежь! Помните всегда о предательстве мерзавцев — чехов и французов! Ненавидьте эти две подлые нации как только возможно и в будущем вредите им как только можете!..» Наверное, под этими злыми, но искренними строчками мог вполне подписаться и барон Р. Ф. Унгерн-Штернберг.