Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Судя по переписке, которую ведет Унгерн в это время с атаманом Г. М. Семеновым, с отставным русским генералом П. П. Малиновским, бывшим до революции военным советником монгольского Богдо-гэгэна, барон неплохо разбирался не только в местных особенностях межнациональных отношений, но и проявлял интерес к вопросам мировой политики, пытаясь использовать любую возможность для пропаганды Белого движения.

«Вообще мое частное мнение, чтобы китайские войска на твоей службе воевали с большевиками, а маньчжуры и харачины и торгоуты — с Китаем. Комбинация эта должна быть выгодна и для Японии. Завтра дам определенную телеграмму, где и когда можно видеть маньчжурских и харачинских уполномоченных», — пишет Унгерн Г. М. Семенову в июне 1918 года. Блюстители «чистоты моральных риз» вполне могут обвинить барона Унгерна в неприкрытом цинизме, в желании стравить между собой местные народности, «втемную» использовав их для своих целей. Но для барона Унгерна главной целью была победа над терзавшим Россию большевизмом, который, по признаниям его собственных вождей, отнюдь не собирался останавливаться в пределах бывшей Российской империи. Для достижения этой цели Унгерн считал себя вправе использовать все возможные средства, казавшиеся ему необходимыми. Точно так же поступали во время Кавказских войн русские генералы, играя на застарелой вражде и противоречиях многочисленных горских племен, находя себе подчас самых неожиданных союзников. Менялись политические военные расклады, менялись тактические задачи — менялись и союзники, вчерашние враги становились друзьями и наоборот. «Восток — дело тонкое», — говорил персонаж из известного советского кинофильма «Белое солнце пустыни». Недаром в русский язык вошло идиоматическое выражение «азиатское коварство». Без учета этой важной нематериальной составляющей ни одно уравнение на Востоке не могло быть должным образом решено.

Необходимо учитывать также и сильно изменившуюся геополитическую ситуацию: прежде прочное положение России в Забайкалье и на Дальнем Востоке, подкрепленное штыками Императорской армии, ныне было сильно поколеблено. Республиканский Китай, пользуясь российской смутой, примеривался не только к КВЖД. Аппетиты китайцев распространялись на русские территории в Приморье, Уссурийском крае, Забайкалье. Отдельные китайские воинские отряды переходили русско-китайскую границу, на Амур были введены китайские канонерки. Роль китайского фактора в разгоравшейся Гражданской войне могла быть чрезвычайно высокой, особенно учитывая то, что десятки тысяч китайцев служили в Красной армии. Не считаться с этим ни Унгерн, ни Семенов не могли. Унгерну представлялось гораздо более выгодным и полезным для Белого движения, чтобы китайцы погрязли в разборках с монгольскими племенами, населявшими северо-восточные провинции Срединной империи, нежели вмешивались бы в русские дела. Так что с точки зрения геополитических интересов России политика, известная со времен Римской империи под лозунгом «Разделяй и властвуй» и предлагаемая Унгерном Семенову, была вполне оправдана и целесообразна: хоть в какой-то мере она должна была стать препятствием на пути китайской экспансии.[23]

Кстати, данный постулат прекрасно понимали англичане — признанные мастера политической интриги, исключительно поднаторевшие в восточных делах. Вместе с тем у Унгерна начисто отсутствует высокомерное, покровительственное и снисходительное отношение к местным, или, как тогда говорили, «туземным» народностям. Барон не только сам пытался изучить и понять менталитет населявших край монгольских племен, но и «погрузить» в туземную среду офицеров своих частей, для большинства из которых Монголия, Китай, Маньчжурия были самой настоящей terra incognita. Одним из первых приказов Унгерна по вверенной ему Инородческой конной дивизии (позже переименованной в Азиатскую конную дивизию), которую он начинает формировать зимой 1918 года, был приказ об изучении чинами дивизии монгольского языка. К занятиям сам Унгерн относился чрезвычайно серьезно. В своем приказе по дивизии № 12 он отмечал: «… Уроки по изучению монгольского языка гг. офицерами посещаются неаккуратно. 15 января на уроке было всего лишь два офицера. Предписываю обучающему, зауряд-есаулу Солдатову, вести дневник, отмечая отсутствующих на уроке. Предупреждаю, что за непосещение уроков буду наказывать как за уклонение от службы. 15 февраля произведу проверку знаний по монгольскому языку…»