Барон Унгерн

По окончание двухклассного училища в Могойтуе он попробовал поступить в Читинскую гимназию и, как рассказывал один из его апологетов, «с полным успехом» выдержал экзамен, но «за отсутствием вакансий был вынужден остаться вне стен учебного заведения». Два года ему пришлось просидеть дома, одолевая с репетитором курс гимназических наук и помогая отцу управляться со стадами. В лубочно-пропагандистских биографиях атамана говорится, что в это время он увлекся археологией и палеонтологией. За звучными терминами стоит вот что: Семенов нашел в окрестностях Куранже какие-то кости («кости мамонта»), каменный топор и «посуду из морских раковин величиной с тарелку». Как раз тогда по распоряжению наказного атамана в станицах собирали всевозможные раритеты для войскового музея в Чете, куда он и отдал («пожертвовал») свои находке.

Детство Семенова всегда описывалось в агиографическом ключе («В Могойтуе он буквально поражал свою родню по матери усидчивостью и трудолюбием»). Подчеркивались его простота, чувствительность, близость к народу. Это должно было разрушить представления о нем как о беспринципном властолюбце и послушном вассале Токио. В том же стиле объяснялось, почему будущий атаман выбрал военную карьеру: «Сдача Порт-Артура страшно тяжело отозвалась на его впечатлительной натуре, тут же он решил сделаться офицером».

В 1908 году Семенов поступил в Оренбургское казачье юнкерское училище и через три года вышел хорунжем в 1-й Верхнеудинский полк. Почти сразу он попал в Монголию, в военно-топографическую команду, производившую «маршрутные съемке», а по окончание работ был оставлен в Урге. Одна из сотен Верхнеудинстого полка охраняла там русское консульство.

Осенью 1911 года в Ургу съехались князья и высшие ламы; Халха готовилась провозгласить независимость. Начались уличные волнения. Ламы выходят из монастырей, толпа бьет стекла во дворце пекинского наместника-амбаня. Семенов привозит его в русское консульство, затем со своим взводом разоружает группу китайских солдат в центре города, чтобы они не провоцировали толпу, и берет под охрану Дайцинский банк. Правда, о перепуганном амбане, и китайских солдатах, и банке, которому якобы грозили «неминуемый грабеж и расправа со служащими», известно только от самого Семенова, изображавшего себя спасителем.

«Двадцати лет от роду, — напишет Семенов уже в эмиграции, преувеличивая, как всегда, масштаб собственных скромных акций, — мне пришлось впервые стать на путь политической деятельности, вмешавшись в создание истории страны великого Чингисхана». Это выразилось в том, что ему поручили перевести на монгольский язык устав казачьей строевой службы и дали помощника-монгола, через которого он, видимо, обзавелся влиятельными знакомыми. «Намсарай-гун, кандидат на пост военного министра Монголии, изучал у меня современное военное дело», — сообщается в его мемуарах. Между тем кандидат в министры брал уроки у вчерашнего юнкера исключительно по той причине, что других учителей, способных что-то объяснить ему на родном языке, поблизости не нашлось.

Разумеется, его труды высоко оценили новые друзья, «ставшие во главе правительства» независимой Халхи. Они обратились к русским военным властям с просьбой позволить ему начать работу «по организации национальной монгольской армии на современных началах», проще говоря — поступить инструктором в военную школу. Этому помешал перевод в другой полк, хотя сам Семенов утверждает, будто консул, недовольный проявленной им инициативностью, потребовал выслать его в Россию.

Перед отъездом он загулял с монгольскими приятелями («проводы затянулись») и просрочил время, когда должен был выехать к новому месту службы. Ему грозило взыскание, но «власти национальной Монголии» не бросили в беде столь значительную персону, как двадцатилетий взводный в чине хорунжего. Правительство распорядилось немедленно по прибытии на очередной уртон (ямская станция) выдавать ему самых лучших лошадей. В итоге 350 верст от Урги до Кяхты на 12 переменных лошадях он проскакал за 26 часов вместо обычных трех дней. «Это, безусловно, рекорд для всадника, принимая во внимание гололедицу и жестокий мороз», — замечает Семенов. Его биограф еще более безапелляционен: «Мировой рекорд скорости верховой езды на морозе».

Описание этих подвигов завершается рассказом о встречах с Чойджин-ламой — главным в Халхе оракулом, родным братом Богдо-гэгэна VIII и самой закрытой фигурой в его окружении. «Я часто беседовал с ним», — уверяет Семенов, что очень малоправдоподобно. Будто бы Чойджин-лама обладал таким могучим даром предвидения, что уже тогда, в 1911 году, предсказал России «падение царской власти», Гражданскую войну т даже «роль в ней» самого Семенова.