Барракуда

Соседи, ожидавшие обычной агрессии, и старавшиеся по сложившейся привычке незаметно прошмыгнуть мимо, через какое-то время спешить перестали, а затем и вовсе начали просто здороваться, и Мария Ивановна стала отвечать. И пусть даже не голосом, а простым кивком, но и это удивляло безмерно. Шушукались между собой, пытаясь угадать причину столь разительной перемены, но так ничего и не поняли. На более близкое общение, при всех положительных переменах, никто не решался. Не тот случай. Если бы, допустим, как это иногда бывает между соседями, поругались по какому-то поводу, то и понятно было бы, почему поругались и как найти примирение. А здесь и причин-то для ссор никаких не было. Вообще. Одна немотивированная ненависть. Потому и не переходили эту невидимую черту, не зная, что там за ней кроется.

За днями недели Мария Ивановна не следила. Не видела необходимости. То, что сегодня была суббота услышала по радио. Ну да ей-то что? Суббота, так суббота. Позавтракала, привела себя в порядок и отправилась на скамейку. Место это с давних пор никто из обитателей подъезда занимать не решался. Если и выходили соседки посидеть, да посудачить о том о сём, то располагались где-нибудь в другом месте. Чаще всего рядом с детской площадкой. И от Марии Ивановны далеко, и за внуками, при надобности, приглядеть можно. Вот и сегодня скамейка пустовала, ожидая свою единственную хозяйку. Присела, расправила платье, осмотрелась и впала в привычное раздумье. Задумалась настолько глубоко, что не сразу поняла, что мешает её одиночеству. Что-то сбивало с мысли, а что конкретно, не могла понять, пока не вырвалась из паутины мысленного забытья. Удивлению Марии Ивановны не было конца. Прямо перед ней стояла маленькая девочка, лет пяти, с извазюканным личиком и пристально смотрела на неё. В правой ручке держала тряпичную мартышку с неестественно длинными руками и ногами. Стояла и просто смотрела. Девочку она хорошо знала. Катя из 20-ой. И брата её десятилетнего Валерку, и мать их Ольгу, учительницу английского знала, и то, что отца их в прошлом году посадили, краем уха слышала. А удивилась потому, что до сих пор никто и никогда даже и не приближался к ней. А тут подошла, встала и молча, с нескрываемым осуждением, смотрела на Марию Ивановну.

– Чего уставилась? – спросила по привычке неприветливо и грубо, хотя и мысли не было обидеть.

Катя не ответила, но и с места не сдвинулась.

– Да что молчишь-то? Язык проглотила? – стала закипать Мария Ивановна.

– Хлебушка хочу, – ответила, наконец, девочка.

– Чего? – ошарашенно спросила Мария Ивановна.

– Хлебушка хочу, – подтвердила девочка, опустив голову. Губки скривились и стало понятно, что сейчас польются слёзы.

– Этого ещё не хватало! – всполошилась Мария Ивановна. – Ты что это надумала? А? Слёзы что ли? Сопли? Ну-ка, прекрати немедленно.

Но эти увещевания остались неуслышанными, и девчушка безутешно заревела. Слёзы моментально полились полноводными ручейками, прокладывая светлые бороздки на измазанном личике. Пытаясь утереть слезы, Катя размазывала кулачком грязь, и изредка всё с тем же укором бросала взгляд на растерявшуюся старушку. Мария Ивановна заёрзала на скамейке, не зная, что предпринять, притянула девочку к себе и стала успокаивать, гладя по головке. Но эта ласка почему-то ещё больше раззадорила девчушку. Как только поняла, что её жалеют, тут же разревелась ещё громче, неустанно повторяя:

– Хлебушка хочу!

На рёв прибежал старший брат Валерка. Увидев необычную картину, остановился, не решаясь подойти к «страшной» бабке. Заметив мальчика, Мария Ивановна поднялась и строгим голосом приказала:

– Стойте здесь! Я сейчас! – и поспешила домой. Через минуту вернулась, притянула всё ещё плачущую Катю к себе и стала влажным носовым платком вытирать измазанное личико. Катя не сопротивлялась. Закончив процедуру, подхватила девочку, посадила на колени и только потом обратилась к Валерке:

– Рассказывай! – приказала она.

– Что рассказывать? – не понял мальчик.

– Не придуривайся! Говори всё, как есть! – начала сердиться Мария Ивановна.

– Что говорить-то? – опять не понял Валерка.

– Как что? Почему сестра попрошайничает? Голодом её морите? – уточнила Мария Ивановна.

– Сама виновата! – буркнул Валерка.

– Как это сама виновата? – возмутилась Мария Ивановна.

– А так! – осмелел Валерка. – Говорил ей, что мама деньги на продукты оставила, а она: «Мороженое хочу! Мороженое хочу!». Вот и получила своё мороженое, – объяснил мальчик и с укором обратился к сестре:

– Кто мне обещал, что потерпит до приезда мамы и ныть не будет? А?

– Я! – виновато созналась девчушка.

– А чего же теперь ноешь и жалуешься?

– Хлебушка хочу, – не обращая внимания на признание, продолжила девочка.

– Ну-ка, хватит! – остановила детей Мария Ивановна. – Давай-ка рассказывай всё по порядку.

– Да что рассказывать-то? – совсем осмелел Валерка.

– Во-первых, где мама, а, во-вторых, почему сидите голодными? Ты меня понял? И ничего не скрывай!

– А что тут скрывать? – согласился мальчик и продолжил: