Барсучий нос. С вопросами и ответами для почемучек

Что за птица скворец?

Скворец — небольшая птица с черным, как у грача, оперением, самцы с желтым клювом. Скворцы прилетают к нам рано весной, для их гнездования люди развешивают скворечники. Самцы рядом с ними распевают свои трескуче-свистящие песни, подергивая крыльями. Питаются насекомыми и червями. Легко приручаются.

Скворец

Воробья и стрижа можно перепутать?

Воробей и стриж — очень непохожие птицы. Воробей — пушистый серо-коричневый шарик, круглый год чирикающий под окном. Стриж — отличный летун — сходных размеров, весь черный, с длинными узкими крыльями. К нам стрижи прилетают на лето для выведения птенцов, гнезда устраивают под крышами высоких домов.

Воробей

Соловьи — лучшие певцы? А зачем нужно знать все пересвисты и коленца?

Соловей — внешне невзрачная буроватая птица, но лучший в мире певец. Самцы прилетают на места гнездования в начале мая и оглашают ночные леса бесконечной очень сложной песней со многими коленцами: так они привлекают самок. Любители соловьиного пения тонко разбираются в его деталях, различая свисты, трели, щелчки, переливы, дудки и др. Гнезда они устраивают в густых кустах низко над землей. Питаются разными насекомыми.

Почему приход весны отмечают по цветению черемухи? Оно какое-то необычное?

Черемуха — густое дерево средней высоты, растет в сырых лесах и по опушкам. Цветет поздней весной необыкновенно обильно, белые цветы собраны в кистевидные соцветия, очень пахучие; ее цветение знаменует последние весенние «черемуховые холода».

Соловей

А сегодня в Москве много птиц?

В крупных городах живет довольно много птиц, особенно летом, — десятки видов. В Москве наиболее заметны голуби и воробьи, вороны и галки. В парках распевают песни зяблики, по дорожкам бегают трясогузки, долбят деревья дятлы; в глубине поселяются ястребы; высоко в небе рассекают воздух стрижи. На прудах выводят птенцов дикие утки и кулики.

Клад

Весь этот лесной край к северу от Оки издавна назывался «дремучим».

Я исходил по тамошним лесам десятки километров вместе с Аркадием Гайдаром. Было это давно, в начале тридцатых годов.

Несколько раз за время наших скитаний мы заводили разговор и старом народном выражении «дремучие леса». Мы восхищались точностью русского языка. Действительно, лесные дебри как бы цепенели в дремоте. Дремали не только леса, но и лесные озера и ленивые лесные реки с красноватой водой. По берегам этих рек росли цветы «кукушкины слезы». В народе их зовут

«дремой». Это растение было под стать дремучим лесам. Венчики «кукушкиных слез» сонно висели, согнувшись до самой земли.

Мы видели огромные пустоши, гари, буреломы. Болота курились холодным паром. Тучи комаров и слепней звенели над землей. Целые участки леса были съедены гусеницей и заплетены паутиной.

Мы мечтали о том, чтобы у нашей Советской власти скорее дошли руки до этих запущенных мест и человек вмешался бы, наконец, в жизнь скудеющей здешней природы.

На одной лесной порубке, называвшейся «Казенной канавой», стояла старая изба-четырехстенка. Стояла она на берегу заросшего стрелолистом мелкого канала — той самой «Казенной канавы», по имени которой и называлась порубка.

Канал этот вырыли в шестидесятых годах прошлого века, хотели отвести воду из Великого болота, да, видно, просчитались: болото не высохло, а канава так и осталась, как память о неудачной работе губернских мелиораторов.

Летом в избе жили смолокуры — старик Василий и его внук, мальчик лет девяти, Тиша.

Однажды мы заночевали в избе у Василия. Дело шло к вечеру. Над порубкой висел сухой желтоватый туман. Между пней, пахнувших скипидаром, скакали с треском кузнечики. За мелколесьем садилось мутное солнце. В канаве шныряли мальки и пищали водяные крысы.

В избе было душно. На стене висела выцветшая литография «Взятие Зимнего дворца».

Мы принесли с собой сахару, сухарей, и Василий приказал Тише вздуть самовар.

За чаем Василий сказал, отирая рукавом пот со лба:

— От нашего занятия один толк: долголетнее существование. Мы, смолокуры, живем крепко. Потому что вся внутренность у нас просмоленная. Никакой болезни не допускает. Смолокура даже комар не берет. А ежели, конечно, посмотреть с птичьего полета, то какая это жизнь! Одна смола да уголь, пустошь да гарь!

— Да-а, пустошь! — повторил он и осторожно взял черными от смолы пальцами белоснежный кусок сахара. — Был глушняк — и есть глушняк! Вроде позабыло правительство про наши места.

— Черед не дошел, — заметил Тиша.

— Вот бы вызвали меня в Москву да расспросили, — ох, и рассказал бы я им! Ты бы мне это устроил, Аркадий Петрович. А? Чтобы съездить в Москву…

— Трудновато, — ответил Гайдар. — Это здесь ты отчаянный, А в Москве из тебя слова не вытянешь.

— Вот и нет! — возразил Тиша. — Дед у нас ужас какой смелый.