Бару Корморан, предательница

Мер Ло крутанулся на месте, посмотрел на Бару и прикрыл глаза. Бару наблюдала за ним. Ей хотелось понять его, хоть мысли и возвращались раз за разом к поединку и к Каттлсону, замыслившему искалечить ее и убрать из игры. Будет ли ей больно? Чего она лишится — пальца, руки?

— Что вы делаете? — прошептал Мер Ло, словно опасался, что в комнате спрятался соглядатай.

— Я… — проглотив кусочек трески, Бару подняла нож. — Отказаться от поединка, не принеся Белу Латеману официальных извинений, я не могу. Принеся извинения, я выкажу неспособность занимать должность счетовода, и меня вынудят уйти в отставку. Каттлсон считает, что поединок — это хороший шанс для него самого, поскольку таким образом он сумеет выйти сухим из воды. Я успела изрядно подпортить его репутацию и навредить правительству, зато после поединка он будет чист! Сама Ява, похоже, не настолько озабочена этой историей, чтобы положить ей конец. Значит, ни у кого из нас нет выхода. Придется драться.

— Я другое имел в виду, — Мер Ло энергично потряс головой, и Бару с содроганием вспомнила тонкую мускулистую шею Чистого Листа. — Я о дополнении к налоговой форме. О непонятной договоренности с Зате Явой. О тщательном планировании деловых встреч на шесть месяцев вперед — вы будто пытаетесь доказать, что в ближайшие полгода вам предстоит куча официальных встреч… — Он подошел к столу и встал по другую сторону от Бару. Волосы его блестели от масла, сюртук был официально застегнут под самое горло. Он уже не походил на зяблика. Скорее, на ворону. — Я ведь знаю вас. Вы не станете рисковать положением и карьерой в этом глупом поединке просто так, без серьезной причины. Что вы делаете?

Бару отправила в рот еще кусочек трески, чтобы выиграть для себя и своего сердца чуточку времени.

— После поединка мне потребуется твоя помощь с уймой бумажной работы.

— Или в качестве сиделки… — Уголки губ Мер Ло дрогнули, но улыбка тотчас угасла. Он заговорил резко, точно подгоняя самого себя. — Если вы переходите в их лагерь и намерены ввязаться в переделку, мне надо предупредить семью до того, как начнется кутерьма. Я хочу успеть, Бару. Пусть они отплывут на надежном корабле, покидающем порт. Помните охотника, который едва не придушил меня, когда я сказал, на кого работаю? Такая же ярость обрушится и на них.

Сердце в груди Бару плакало, исполнившись внезапного желания спасти Мер Ло. Он — дитя прошлого восстания, и она может предупредить его о том, что ждет Ордвинн. Странно, что он так расчувствовался! Ведь Мер Ло был обученным оперативником из местных — опытным и прожженным типом. Он вполне может справиться сам. Однако он находился в ее власти и ничего не мог поделать, приставленный к ней Кердином Фарьером.

— Я не слышала в своем кабинете никакой крамолы, — произнесла она, делая вид, что оправдывается. — Ведь за мной постоянно шпионили.

Мер Ло ссутулился.

— Виноват. Простите. Я должен понимать ход ваших мыслей. Но я думал, что… Он запнулся на полуслове. — В сложившихся обстоятельствах я предположил, что вам может кое–что понадобиться…

Он замялся и умолк. Неужто Мер Ло потерял дар красноречия? А она–то тут при чем?

Бару рассерженно оттолкнула поднос.

— Хочу прибыть заранее. Вызови экипаж. Если губернатор уже прислал за мной экипаж, распорядись заменить его.

Что бы он ни собирался сказать — нечто доверительное или рискованное — все вмиг было проглочено и забыто.

— Слушаю, ваше превосходительство.

Отыскав абордажную саблю Аминаты, Бару повесила ее на пояс, рядом с кошелем на цепи. Если сегодня ей потребуется оружие, она уже проиграла.

А письма от Зате Явы о найденном заместителе так и не поступило.

* * *

Толпа ревела, как прибой в штормовую погоду.

Думать о поражении было ни к чему. Непродуктивно. Представлять себе, как она потеряет руку, получит гноящуюся рану или просто лишится чувств от внезапной боли… Нет, у Зате Явы — наготове человек, который выйдет на бой за нее. Драться ей не придется. Иначе она неизбежно проиграла бы Каттлсону — на его стороне и рост, и физическая мощь, и искусство владения клинком.

Бару судорожно вздохнула.

Она вышла из кареты посреди площади, и половина города пронзительно завопила, окатывая ее — кто ненавистью, а кто и обожанием.

Подспудный, зашифрованный бунт. Голубые шеренги гарнизона теснили толпу. Флаги с монетой и маской реяли на сосновых мачтах, разносчики бойко продавали пиво оборванным портовым рабочим и охотникам–лесовикам с ввалившимися глазами и зубами, прореженными цингой. Копейщицы Пиньягаты стояли плечом к плечу и воодушевленно выкрикивали на чудовищном афалоне:

— Золото из честных рук! Золото из честных рук!

Приветствие подхватили даже люди под княжескими знаменами — Отсфир, Лизаксу и Унузекоме, сгрудившиеся в неудобном отдалении особняком от толпы простонародья.

И это приветствие звучало в ее честь.

Новая ссудная политика являлась обдуманным шагом к завоеванию симпатий простолюдинов. Шум вокруг оскорбления, нанесенного ей Белом Латеманом, должен был привести их к возмущению.

Похоже, Бару достигла цели.

— Честная рука!

Без оппозиции, конечно, тоже не обошлось.