Барыня уходит в табор

– Дожили… – со страхом пробормотала Стешка, натягивая на голову одеяло.

На крыше бесился ветер, сучья ветлы колотили по раме. В окно насмешливо смотрело кривое лицо луны.

Глава 11

Оттепели пришли в марте, перед самым Благовещением. Ночами уже не замерзали лужи, за закрытыми окнами слышался мягкий шелест, шуршание, шепот капель. Снег таял, пластами сползая с крыш и ветвей деревьев. Ночь была полна приглушенных звуков. Потеплел даже лунный свет, заполняя улочки спящего Замоскворечья желтоватым сиянием. Пахло сыростью, мокрой корой вязов. На крышах слышались первые кошачьи песни.

Лиза в рубашке стояла у окна, глядя на пустынный, залитый луной переулок. Где-то вдалеке провизжали полозьями по тающему льду запоздалые сани, прочавкала копытами лошадь. Внизу влажно блестел черный, обнажившийся местами тротуар. Лиза, опершись локтями о подоконник, молча смотрела на него.

– Что ты там стоишь? – спросили с кровати. – Иди сюда.

Она подошла к постели. Илья протянул руку. Лиза молча легла рядом, прижалась к его плечу. Он взглянул в темное окно.

– Пора мне, что ли?

– Рано еще.

Снова замолчали. Илья, прикинув, что у него в самом деле еще почти чистый час времени, запустил руку в вырез рубашки Лизы, нашел мягкую, податливую грудь. Но, к его изумлению, Лиза отстранилась.

– Да что с тобой? – с досадой спросил Илья. – Не хочешь, так я уйду.

– Господи, одно только на уме, – без обиды вздохнула она. Взяв руку Ильи, прижалась к ней щекой. – Знаешь что? Я тебе все сказать хотела…

– Ну… – он почувствовал легкую тревогу. – Говори.

– Иван Архипыч…. Человек от него утром был, с Кузьмичом толковали. А Катька, умница, подслушала. К Пасхе, кажется, возвернуться должны.

Илья молчал. Лиза обеспокоенно заглянула ему в лицо. Он отвернулся от ее глаз. Постарался сдержать облегченный вздох.

Что ж… Все равно рано или поздно нужно было это заканчивать. И так затянулось дальше некуда. Илья был уверен в том, что вся Живодерка знает, где он проводит ночи. Хорошо еще, что Катька, бессовестная и бесстрашная, с готовностью взяла все на себя. Илья мог с чистой душой рассказывать цыганам, что бывает у горничной Баташевых. Кузьма завистливо вздыхал, Митро хмурился:

– Ты, брат, смотри… того… осторожнее. Пока хозяина нет – еще куда ни шло, а как явится – лучше сворачивайся. Незачем это. Он, кажется, и сам с этой Катькой… Правда, неправда – а лучше постеречься. Найди себе другую какую…

– Не твое дело, – огрызался Илья. А про себя усмехался, думая: знал бы Митро…

Но Баташев и в самом деле застрял в Перми на всю зиму. То ли задерживали дела, то ли загулял с тамошними девками да цыганами и думать не думает о том, что дома томится молодая жена.

Илья уже дал себе слово: как только вернется Баташев – все. Но язык не поворачивался сказать об этом Лизе. Каждый раз, когда он приходил, она бросалась к нему на шею так, словно встречала с того света и уж не чаяла увидеть. Сыпала горячими, торопливыми поцелуями, плакала, упрекала, гладила по голове, смеялась и проклинала – все сразу: «Аспид черный… Ненаглядный мой… Илюша, сердце, цыганенок мой единственный… Совести нет у тебя, где был? Почему не шел, я все глаза выплакала… Захочешь бросить меня – сразу скажи, не мучь… Любушка мой, Илюшенька…»

Он смущенно молчал. Что было отвечать ей? Ведь еще никто, ни одна баба ему такого не говорила. И неизвестно – скажет ли когда-нибудь. Вскоре он даже перестал спрашивать ее, не слышно ли что о возвращении Баташева. При упоминании имени мужа у Лизы сразу темнело лицо, в серых глазах появлялся незнакомый угрюмый блеск. И говорила она одно и то же:

– Не говори мне про него! Слышать не могу… Думать не хочу даже.

Однажды Илья не выдержал:

– Что ты от него открещиваешься? Вернется – и заживете, как жили. Он тебе муж все-таки.

Лиза ничего не сказала тогда. А часом позже, когда уже лежала, уставшая и счастливая, на руке Ильи, блаженно прошептала:

– Ты что ж думаешь, я ему теперь дам такое со мной делать? Ему?! После тебя?! Да никогда, Христом – сыном Божьим клянусь и всеми угодниками!

– Ну, спросит он тебя, – усмехнулся Илья.

– Он, конечно, не спросит, – задумчиво сказала Лиза. – Но себе-то я хозяйка! Вон – ножик лежит, вон – веревка. Или головок спишных наломать в стакан… Выбирай, что мило.

Секунду Илья озадаченно смотрел на нее. А затем рявкнул так, что Лиза испуганно зажала ладонью рот:

– Ошалела, дура?! Что несешь? Совсем с ума сбесилась!

– Илюша! – всполошилась она. – Милый, не кричи, услышат… Ох, замолчи, Христа ради…

– Выкинь с головы, – немного успокоившись, буркнул он. – Муж есть муж, обратно привыкнешь.

– Не будет такого, – тихо, но твердо сказала Лиза.

Илья исподлобья взглянул на нее, ничего не сказал. Больше они не говорили об этом, но про себя он решил: пора откочевывать…

– Значит, к Пасхе вернется… – медленно сказал Илья. Лиза, приподнявшись на локте, тревожно смотрела на него. Илья видел: она чего-то ждет. Каких-то совсем других слов. А у него их не было. – Ну, до Пасхи больше месяца. Пока жить можно. А если еще ледолом его на Каме подержит, тогда вовсе… Лизка! Ну что ж ты, господи, дура…